Потерявшийся

22
18
20
22
24
26
28
30

Далеко ли везли, не знаю. Вырубился я от тряски. Снова в себя пришёл на ворохе соломы в какой-то крошечной тростниковой хижине. На деревянной колоде едва теплится фитилёк, торчащий из глиняной лампы замысловатой формы. Пришёл в себя от того, что меня чем-то мокрым обтирают.

С бронежилетом и моими штанами туземка справилась: всё-таки не единожды видела, как мои бойцы расстёгивают «липучки» броника и пуговицы с ремнём на брюках, а также развязывают шнуровку берцев. И теперь влажной тряпочкой оттирает кровищу и грязь с раненого бедра.

А ведь прав я был! Рана-то воспалилась и гноиться начала. Девочка прикасается к вздувшейся ноге рядом с ней очень аккуратно, но и этого хватает, чтобы больно было.

— Оне, дай мне броник, — прохрипел я, показывая рукой на кучу шмотья.

Услышала своё имя, радостно залепетала. Пришлось повторить, показывая снова на вещи. Схватила штаны, но я мотнул башкой. Со второй попытки подала то, что нужно. Там, в кармашке, оранжевая аптечка, где, помимо ещё пары бинтов, есть нужные таблетки. Местные микробы с антибиотиками ещё не сталкивались, поэтому должны от их действия дохнуть гарантированно.

— Воды, — прохрипел я, изображая, будто пью.

Может, и прав был Шаров, утверждая, что у меня неплохо получается договариваться с аборигенами даже жестами?

Кое-как запил таблетки: слабость, будь она неладна! И принялся смотреть дальше, как девушка меня «отмывает». Шипел от боли, потел, как в бане, но старался не дёргаться, пока она обмывает жутко выглядящую рану. Её бы, конечно, не грязной водой промывать, а чистеньким хлоргексидинчиком, но где ж его тут взять? Максимум, чего удалось добиться, это, опять же, жестами заставить Оне поменять перед этим воду в глиняной миске, в которой она мочит тряпицу, и бросить туда обеззараживающую таблетку. А саму тряпку сменить на более или менее чистый лоскут использованного бинта. Раствором сульфацила протёр рану, потом пересыпал порошком от растолчённой общими усилиями таблетки антибиотика, накрыл её импровизированным тампоном из медицинской косынки и позволил девице добинтовать сие «произведение полевого хирургического искусства». По завершении чего окончательно выдохся и благополучно вырубился. Только сквозь полный глюками болезненный сон помню, что облапал что-то тёплое, прижавшееся среди ночи к здоровой правой стороне тела.

Про рацию вспомнил только на следующий день. И даже сумел объяснить девушке, что именно я хочу. Ведь надежда на то, что её радиуса действия хватит на то, чтобы связаться с нашими, хоть и минимальная, но не нулевая. Да вот только Оне тоже не помнила, куда подевалась «волшебная штучка», позволяющая разговаривать на расстоянии. Так что, кажется, застрял я тут очень надолго. А значит, надо начинать учить местный язык.

Слабость такая, что мысли проворачиваются с такой же скоростью, как какое-нибудь колесо обозрения, из кабинки которого успеваешь выйти, а следующие люди зайти, пока она ползёт вдоль посадочной платформы. Какой там встать на ноги? Повернуться на бок или с бока на спину — титаническая работа. Постоянно хочется пить: видимо, организм пытается вырабатывать потерянную кровь, и ему нужна вода. Но радует то, что дёргающие боли в ране прекратились. Значит, мне действительно удалось «уконтрапупить» попавших в неё микробов. Ясно, что не навсегда, поскольку за один раз это просто невозможно, и таблетки ещё придётся жрать.

Хочется пить и, соответственно, отливать накапливающееся в мочевом пузыре. Для этого в хижине, как в любом «приличном доме», имеется горшок. Только пользоваться им, лёжа на боку, не очень удобно, девушке приходится придерживать посудину, чтобы я её не опрокинул. И то, что я перед ней членом маячу, туземку не смущает: у них, в отличие от землян, вообще не принято испытывать смущение от невольной демонстрации половых органов. Кстати, далеко не у всех землян это вызывает смущение. Когда-то читал про японского министра, который, недолго думая, помочился на лужайке перед школой во время инспекционного визита.

А вот жрать вообще не хочется. Понимаю, что надо, поскольку организму требуются калории для заживления раны, но не лезет в глотку. Зато сплю столько, сколько, кажется, никогда не спал.

Фрагмент 2

То, что браслетик с руки девчонки исчез, я обратил внимание ещё в первый вечер, когда мы общими усилиями первую перевязку делали. Обратил, но значения не придал: могла ведь просто обронить где-нибудь. Ещё через два дня она без своих «вьетнамок» осталась. И вообще выглядит несколько подавленно после того, как отлучалась днём из хижины. Когда вернулась с постиранными вещами (засохшую на форменных штанах кровь так и не отмыла, простой водой без современной мне бытовой химии этого не добиться), ещё ничего была, а с едой пришла уже не в настроении и без шлёпанцев.

Ну, и осёл же я! Она же их на жратву поменяла! В том числе — и для меня. Дикари дикарями, а вот «за просто так» нас кормить точно не будут. Вот она и торгует одеждой ради того, чтобы нас покормить. А расстроенная из-за того, что у неё из одежды теперь только поясок да пончо остались. Ничего, милая. Вот доберёмся до города, я тебе самое лучшее, что отыщу на вашем базаре, куплю: и браслетик-признак твоего совершеннолетия, и шлёпанцы. И даже пончо с розовой каймой. Я богатенький, у меня ТАКИЕ штучки есть, которые ваши оторвут с руками!

Но для начала опять пришлось прибегнуть к рисованию на земле и языку жестов. Ага, подтвердила, что еду выменивала. Эту дрянную несолёную кашу из местной крупы и пресный бульон из какой-то животины, который я почти весь выхлебал. Покачал башкой, вручил ей один из трёх метательных ножей, которые у меня в специальных кармашках на поясе крепятся. Как нож они, конечно, херня полная: просто воронёная металлическая пластина с узкой, обмотанной куском капронового шнура «рукояткой», и более широкое клиновидное обоюдоострое лезвие. Помимо вспарывания плоти при попадании в цель, годится ещё и кусочек твёрдой колбасы отрезать. Но в сравнении с теми «ножами», которыми местные пользуются, просто супер-высокотехнологичный и супер-качественный девайс. По моим прикидкам, за такой «режик» тут полдеревни вместе с обитателями купить можно. Вон, как Оне на него смотрит, потрогав остриё!

Бинт у меня после второй перевязки остался ровно один. Но расчёт на то, что местные микробы антибиотиками даже не пуганные, оказался верным. Ну, да. Пришлось заглотить пару таблеток кеторала, чтобы с рычанием и матами почистить скальпелем из аптечки и протереть смоченной сульфацилом косынкой небольшое нагноение. Но после этого даже физически ощущаю, как «балдеет» окончательно избавившийся от заразы организм. Перевязывать всё равно придётся ещё несколько раз, так что «настропалил» девчонку постирать и использованные бинты. Стерильности от этой стирки они, разумеется, не обретут, но ведь и продуктов разложения крови и прочих выделений на них не останется, и рана уже коростой начала затягиваться. Как-нибудь выживу, если до сих пор от заражения крови не загнулся.

От ножичка главный здешний мироед, ясное дело, не отказался. Только явился удостовериться, что Оне его у меня не спи… В общем, меняет на еду при полном моём согласии. Вещь-то действительно по здешним меркам просто драгоценная. Откроется путь в город (а между этой деревней и ним сейчас, насколько я понимаю, полная задница в виде жидкой грязи под тонкой засохшей коркой, которую проломишь с лёгкостью) — продаст кому-нибудь из «олигархов» и отстроит глинобитный курятник больше прежнего вместо разрушенного землетрясением. А эту драгоценность — на такую прозу, как каша, меняют. Но после этого обмена и соль в жратве стала чувствоваться, и кусочки мяса в бульоне появились, и травы с овощами моя «сиделка» приносит.

Что касается разрушений… Да, видел я руины в приоткрытую дверь. Часть народа, похоже, в полях до темна пашет, а другая пытается стену, неподалёку от которой наша хижина из травы и палок находится, восстанавливать. Помню, помню, что кочевники из саванны любят появляться, когда урожай уже собран.

Люди стену пытаются восстанавливать, а афтершоки после того самого катастрофического, грянувшего сразу после моего ранения, им мешают. Пока я в избушке валяюсь, уже несколько раз потряхивало. Но, к счастью, намного слабее, чем тогда: афтершоки — они и есть афтершоки.