Наш лагерь встал в трёхстах километрах западнее Кирова. Уехали бы ещё дальше, но грузовики жрали уйму топлива – шесть из восьми бензовозов уже опустели. Жизнь покинула здешние края давным-давно. Сплошные торфяные болота, непроходимые леса и безлюдные деревни. Отсюда никого не эвакуировали: насквозь прогнившие, полуразрушенные домики пустовали уже не первый год. Воинская часть времён перестройки встретила нас холодными бетонными строениями и заросшим сорняками плацем. У нас было двести двенадцать солдат, сто шестьдесят из которых – срочники; три врача, пять фельдшеров и полторы тысячи гражданских. Выжившие либо вовсе не попали под излучение, либо получили недостаточную для серьёзных последствий дозу. Мы временно спаслись от радиации, но застряли в этом богом забытом захолустье.
Спустя несколько дней благодаря радиовышке военным удалось связаться с другими уцелевшими. По их словам, нашлось около сотни групп, насчитывающих в сумме два миллиона гражданских, разбросанных от Белого моря до Енисея. Многие оказались даже в более плачевной ситуации, чем мы: одним катастрофически не хватало еды, у других закончились топливо и лекарства. С запада страны сообщали о сильнейшем фоне над Европой и Прибалтикой, а на востоке вовсе царила гробовая тишина.
Пока солдаты думали над дальнейшим планом, нас настигла новая беда. Радиация ещё не успела поразить подземные реки, и у нас была вода, но о полноценной гигиене можно было забыть. Постоянные дожди, шквальные ночные ветра, болотистая местность и антисанитария привели к болезням. Сперва слегли старики с обычной простудой – с этим мы справились. Следом начались первые случаи пневмонии. Особенно тяжко пришлось детям. Бытует мнение, что молодой организм легко справляется с недугом. Так и есть – при наличии хорошей еды и тёплой постели. У нас же были сухие пайки, водянистая похлёбка и спальные мешки на холодном бетоне. Вчера умерла женщина, ей даже не было шестидесяти. Её лихорадило пять дней, она плакала и бредила так громко, что соседи по лазарету грозились выкинуть её на улицу. У неё осталась внучка – светлейшее создание восьми лет отроду. Едва окончила второй класс, а в шахматы добрую половину лагеря обыграет. Родители отправили её в деревню к бабушке за день до… Мы не любим говорить о случившемся. Люди предпочли сосредоточиться на выживании. Теперь вопрос «Что же нам делать?!» звучит куда чаще любой другой фразы. Я слышу его постоянно: когда обхожу больных, обедаю или хотя бы пытаюсь поспать. Всё это похоже на какой-то кошмар, где ты не в состоянии убежать от монстра, а если пытаешься отбиться – оказывается, что твои кулаки ватные. Хорошо, хоть мама этого не застала.
С момента взрывов прошло три недели. Небо затянуло тучами, сажей и пеплом. На улице всего шесть градусов, уже почти полночь – скоро моя смена. Ветер бьётся о стенку палатки, слышен слабый треск костра в бочке снаружи. Походный фонарь отдаёт ледяным, белым светом, но это лучше, чем сидеть в темноте. Джоконда и Венера, скорее всего, покоятся под обломками Лувра. Нам больше никогда не посетить собор Санта-Мария, да и большинство книг навсегда потеряны в огне. История богата на трагедии и утраты, но человечество раз за разом восстаёт из пепла. Надеюсь, в этот раз будет также. Я пишу эту хронику, потому что вы должны знать о произошедшем из первых уст. В детстве я часто расспрашивал деда о войне, которую он застал, ещё будучи ребенком, но он никогда толком ничего не рассказывал. Старик вечно уклонялся от ответов и отшучивался. Я же себе такую роскошь позволить не могу. Меня уже давно не будет в живых, когда люди смогут вновь искупаться в Чёрном море или возделать почву под Москвой. Да что уж, скорее всего, меня нет, даже когда вы читаете эти строки.
Однажды Мартин Лютер Кинг сказал, что человеческая наука слишком быстро обогнала духовное развитие и теперь у нас есть управляемые ракеты в руках неуправляемых людей. Посему молю вас, мой читатель: донесите историю о том, что случилось, до своих детей, а они пусть донесут ее до ваших внуков. И если есть хоть малейший шанс, что наши труды помешают подобному ужасу повториться, – тогда мы с вами не имеем права молчать.
От тусклого освещения заболели глаза. Николай отложил ручку и убрал тетрадь во внутренний карман пальто. Брезентовая пола отодвинулась, в палатку зашёл сутулый худощавый парень и, махнув рукой в знак приветствия, рухнул на спальный мешок. С минуту переведя дух, вошедший принялся стягивать ботинки. Будильник на часах пропиликал полночь.
– Как там дела? – поднявшись на ноги, поинтересовался Николай.
– Осталось трое: Людмила, Анатолий Михайлович и Серёга из восьмой. Остальным лучше, вроде…
– Хорошо. Семь-восемь дней – и всё. Что с поставкой? Видел Калинина?
– Шутишь? Я еле поесть успел, и то час назад.
– Ладно, отсыпайся, – оставив товарища, мужчина надел ранец и вышел наружу.
Путь до импровизированной медчасти пролегал почти через весь лагерь. Затянутое завесой облаков небо казалось чёрным покрывалом, света едва хватало, чтобы видеть дорогу. Ветер разносил запах озона. Затёкшую голень неприятно покалывало. Несмотря на поздний час, из палаток доносились оживлённые разговоры, а в центре селения, вокруг кострища, собрались три десятка весельчаков, горланящих под гитару любимые народные.
– Эй, док! Эй! – крикнул один из певунов и, вскочив, бросился навстречу. – Как хорошо, что мы с вами пересеклись.
– Ага, здравствуй, – не останавливаясь, продолжил свой путь Николай.
– Собственно, я насчёт лекарств. Говорят, вам особый запас выдали.
– И кто же говорит? – кинув мимолётный взгляд, поинтересовался врач.
– Да просто… люди, – голос мужичка нервно подрагивал, а на залысине проступил пот. – Мне бы это, ибупрофенчика пачечку.
– Я тебе уже сказал, жаропонижающее – для крайних случаев, а у твоего брата обычная простуда. Не выпускай его шляться под дождём, и оклемается.
– Да, я всё понимаю, док, но ему очень хреново. Пару часов назад только уснул, до этого почти тридцать девять было, – упрашивающий сложил руки в молитве и почти лез под ноги. – Мы же свои, никому не скажем. Дай пачечку, ну будь человеком!
– Знаешь же, что нельзя. – Николай остановился и призадумался. – Максимум, что я могу, – прийти осмотреть его, как закончу основной обход. Если всё окажется так плохо, как ты говоришь, – попробую выбить для него лекарство, ладно?
ebooksa