Игровая площадка для грешников

Я сунула пальцы в задний карман, где, как я знала, у меня была припрятана двадцатка, и на мгновение закрыла глаза, а на губах заиграла улыбка, когда я нашла ее там, где оставила. Это было уже кое-что. Не очень много, конечно. Но это было начало.

Любая нормальная девушка испугалась бы сейчас, но с тех пор как парни-Арлекины предали меня, я становилась все жестче, как роза, обрастающая шипами. Я знала, как относиться ко всему спокойно, даже к собственной смерти. И либо я была счастливой сукой, либо Мрачный Жнец был занят этой ночью и скоро придет, чтобы забрать то, что ему причитается. Я делала ставку на первое.

Когда я снова открыла глаза, я повернулась сначала направо, а затем налево, вглядываясь в горизонт в поисках каких-либо указателей, которые могли бы подсказать мне, где я, черт возьми, нахожусь.

— Ублюдок! — Заорала я достаточно громко, чтобы напугать пару чаек, которые дрались на песке… о, подождите, на самом деле они трахались и выглядели довольно шокированными тем, что их прервали, но дело было не в этом.

Дело было в том, что за лазурным океаном и длинной полосой белого песка, вдалеке, освещенный первыми лучами восходящего солнца, виднелся чертов пирс с гребаным колесом обозрения, расположенным на дальнем его конце. И не просто пирс и колесо обозрения, о нет — прямо там было то, что я и мои бывшие парни любили называть «Игровой Площадкой Грешников». Когда-то это было мое любимое место во всем мире. Но при одной мысли о том, что мне пришлось сюда вернуться, я пожалела, что Шон не сделал все возможное, чтобы задушить меня до смерти. У меня сжалось нутро, а в горле встал комок ужаса.

Когда-то это место было моим домом. Единственным, который я когда-либо знала. Где я бегала по улицам с парнями-Арлекинами, и мир казался полным бесконечного голубого неба и тысячи возможностей. И посмотрите, как быстро все пошло прахом…

Гребаный Шон в своем последнем акте «пошла ты» притащил меня сюда, чтобы похоронить мой еще теплый труп в неглубокой могиле в единственном месте в этом мире, которое я ненавидела больше всего на свете.

Если я еще не хотела убить его за то, что он наложил на меня свои гребаные руки, то теперь точно захотела. Я собиралась сделать большую и красивую заметку на переднем плане своего сознания, содержащую список жизненных целей, которые нужно сделать, и прямо вверху этого списка были бы слова: убить Шона Маккензи. Было бы лучше, конечно, если бы он не был нынешним лидером «Мертвых Псов», второй по величине банды в штате, но мне было все равно. Он подписал себе смертный приговор, когда решил убить меня, и я позабочусь об этом, даже если это будет стоить мне всего, что у меня есть.

Жаль только, что сейчас у меня практически ничего не нет. Ну… кроме двадцати долларов и ключа, который я ношу на кожаном шнурке на шее.

Я втянула воздух и быстро прикоснулась к топу, прямо к ложбинке между грудей, где всегда висел ключ, и облегчение наполнило меня, когда я нашла его там. Я не была особо удивлена. Шон всегда называл его моим сентиментальным куском дерьма, так что, конечно, он его не взял. Но это только потому, что я сказала ему, что это ключ от винного шкафа моей покойной бабушки, который я носила с момента ее смерти, чтобы держать ее поближе к сердцу. Никогда еще брехня не служила мне так хорошо. Потому что этот ключ открывал нечто гораздо более ценное, чем шкаф, полный выпивки. Даже если бы у моей воображаемой бабушки были дорогие предпочтения.

Мой взгляд снова переместился на колесо обозрения вдалеке, и я облизала губы, ощутив на них вкус влажной земли.

Раньше я думала, что моя жизнь была идеальной. Я и парни-Арлекины. Одна большая, счастливая, нетрадиционная, слегка ебанутая семья.

Маверик однажды сказал мне, что все четверо влюблены в меня. Он сказал, что однажды мне придется выбрать между ними, и на этом все закончится. Что наше счастье разобьется вдребезги, когда я выберу одного из них и отвергну остальных.

Откуда мне было знать, что конец наступит гораздо быстрее. Единственный поцелуй, который подарили мне мои парни, был тем самым, который Иуда преподнес тому, кого должен был любить.

По крайней мере, когда твое сердце разбивается в шестнадцать лет, ты хорошо усваиваешь этот урок. Я никогда не поверю обещаниям тех, кто утверждает, что любит меня. Я никогда не поверю ни во что, кроме себя.

Когда мне вырезали сердце и оставили истекать кровью в одиночестве, я поступила так, как поступает любой уважающий себя беглец, — сбежала к чертовой матери. Но, возможно, пришло время прекратить убегать. Десять лет — это долгий срок, чтобы таить обиду, и я все еще храню ключ к их темным, грязным маленьким секретам. Возможно, пришло время мне заявить права на то, что мы заперли…

Мои пальцы сжали ключ, и я зашагала по пляжу к воде. Мне нужно было смыть с себя могильную грязь, прежде чем принимать какие-либо решения. Потому что если я решу снова впустить в свою жизнь парней-Арлекинов, то знаю, что мне придется выложиться по полной. Не поддаваться на их чушь, не слушать их сладкие речи и больше не говорить о разбитом сердце — даже самой себе. Они никогда не узнают, как сильно ранили меня той ночью десять лет назад. Как сильно разбито мое сердце и как остро ощущается эта боль, когда я думаю о них. И за все эти годы боль не притупилась ни на йоту. Так что, возможно, пришло время отплатить им за это.

Я спустилась по песку к волнам, которые набегали на берег, остановившись, чтобы найти камень и засунуть под него свою двадцатку, прежде чем шагнуть прямо в воду.

Моей и без того замерзшей коже было холодно, но я пыталась утешиться тем фактом, что все еще могла хоть что-то чувствовать.