Быстро освоившись, космик стал наглеть. Он по-прежнему лебезил перед Медафом, но другим приходилось выносить от него унижения, ругань и побои. Когда Утер выкинул из дома одноногого Бара и стал жить с его женой, жители возроптали. Медафу тогда пришлось даже пару раз для острастки пальнуть в воздух из древнего плазменника. Про себя старшина улыбался. Ненависть народа к помощнику была ему на руку. Если Утер задумает затеять в поселке переворот, опереться ему будет не на кого.
— Доброго дня, старшина, — поздоровался Утер, за два года так и не избавившийся от противного местным мяукающего выговора. — Погодка, однако, дерьмо.
Медаф беседу не поддержал. Погода на Тиндаголе всегда была одинаковая — сырость, ветер, промозглый холод. Старшина стоял, заложив руки за спину. Потемневшие с годами, но все еще крепкие зубы сжимали костяной мундштук трубки. Глаза Медафа буравили низкое прозрачное небо, где над горизонтом восходил исполинский диск газового гиганта, и висело тусклое негреющее солнце Тиндагола. Медаф ждал.
— Думаешь, прилетят сегодня? — спросил Утер, всегда безошибочно угадывавший причины дурного настроения старшины.
Медаф достал трубку изо рта и сплюнул под ноги помощнику кровавой слюной. Это означало «да».
— Выработка у нас упала с прошлого года на треть, — сказал Утер, переступая с ноги на ногу и зябко потирая громадные ладони. — Люди мрут, машины ломаются, и чинить их некому, кроме меня и Гентора. Рук не хватает. Думается, хозяева будут недовольны.
На этом месте Медаф, наконец, снизошел до беседы.
— Хозяева всегда недовольны, — назидательно заметил он. — Ничего с этим не поделаешь. И они поделать ничего не могут. Поругаются, потрясут оружием и улетят. Не будет нас, кто полезет для них в шахты?
— Поселок Морана, однако, они сожгли, — напомнил Утер и тут же под яростным взглядом Медафа втянул голову в плечи. Старшина терпеть не мог, когда ему перечили.
Медаф вновь схаркнул и принялся раскуривать погасшую трубку. Утер жадно потянул носом сладковатый запах наркотика. В поселке только старшина мог позволить себе покупать хаф у контрабандистов.
— Моран был дурак, — объяснил Медаф, справившись со злобой. Чтобы из Утера получилась надежная опора, тупого космика надо было учить. — Греб лишнее под себя. Если десятую часть выработки продавать залетным торгашам, хозяева будут закрывать глаза. Замахнешься на большее — будешь глотать плазму. Так все и вышло. Для остальных урок.
Утер важно кивнул, делая вид, что понимает и согласен. Про сожженный поселок он слышал другое. Ходили слухи, что горняки Морана наткнулись в раскопе на древние запретные развалины, которые им видеть не полагалось. Но до развалин Утеру дела не было, и просвещать старшину на их счет он не стал.
— А все же знающих людей нам не хватает, — заговорил помощник, внимательно следя за грозным лицом Медафа. — Есть у меня одна мыслишка насчет работорговцев…
Тут он понял, что старшина его больше не слушает. Слезящиеся от напряжения глаза Медафа вновь обратились к небу, и старшина с ненавистью прошептал:
— Летят!
На фоне дымчатого диска планеты-гиганта над горизонтом восходила исполинская черная пирамида — титан Сестер Аннун. Ровесник восьми Династий, сгинувших в пучинах времени. Самый большой и грозный корабль из тех, что когда-либо строило человечество. Сосредоточение утраченных технологий и памятник угасающему человеческому разуму. Напоминание о том, что не слабовольный император Геон Третий правит Империей, а ведьмы и их союзники из Дома Кантор.
— Собери народ на площади, — отрывисто бросил Медаф своему помощнику, враз подобравшемуся, как зверь, почуявший добычу. — Все дети без клейма должны быть там.
— Все? — уточнил Утер. — У Гентора, который ремонтник, полугодовалый сын. Я слышал мельком, что он собирается его спрятать в прииске.
— Разыскать и притащить на площадь, — Медаф кивнул на самопал, висевший на кожаном поясе Утера, знак высокого доверия и власти. — Если Гентор будет мешать, прострели ему ногу. Работать сможет, остальное неважно.
Утер растянул губы в неприятной ухмылке, нежно погладил изогнутую рукоять самопала. Ему давно хотелось пустить его в ход.