Да неужто⁈ Неужели и у собак бывает это?
Я оторопел настолько, что застыл на месте. Саша полуобернулся:
— Эй, Борька! Чего встал? Давай, вон твоя порция!
— Да, — я расколдовался. — Иду.
Крупный «восточноевропеец» в крайнем вольере был точной копией моего Сента. Ну прямо брат-близнец! Только родившийся по прихоти судьбы на сорок лет раньше. И мало того, смотрел он на меня спокойно, но настороженно, словно узнавал и не узнавал, словно за повседневной оболочкой бытия угадывал нечто такое, что недоступно никому, кроме него…
Дверца вольера была заперта на задвижку. Я отомкнул ее, вошел:
— Гром, — окликнул вполголоса.
Пес как бы застыл, неотрывно глядя на меня.
— Гром, — повторил я ласковее.
Он почти неслышно проворчал, но я расслышал.
— Борька! — уже нетерпеливее крикнул Саша. — Да забирай ты свое!
— Сейчас, — невнимательно отозвался я.
Подсел к Грому. Он не отодвинулся, но заметно напрягся. И продолжал ворчать не то, чтобы враждебно, но как бы предупреждающе. Примерно так:
«Странный человек, похожий и непохожий на моего хозяина! Я еще не понял, кто ты. Но на всякий случай сообщаю заранее: я готов ко всему. И дам отпор, даже не сомневайся».
Меня так и разбирало сказать: Сент, это я! Ты вернулся? Не узнаешь меня?.. До слез.
Но я понимал, что передо мной Гром. Единственное существо на свете, разгадавшее мою тайну. По крайней мере, заподозрившее нечто.
— Гром, дружище, — я погладил его по голове и загривку, ощутив теплую густоту шерсти, и то, как он успокоился. Собаки безошибочно распознают прикосновения, для них это понятнее, чем для нас взгляды и слова для нас.
— Это я. Не сомневайся. Это я. Твой друг.
Я говорил это совсем тихо, но Коля как-то ухитрился услыхать.
— Эй! — хохотнул он. — Вы что там шепчетесь? Военная тайна?