Фаталити. Цена его успеха

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вы сделали меня самой счастливой женщиной, – обнимает меня Тина и целует в щёку.

— А я не сомневалась, что этим всё закончится, – довольно заключает бабушка, разглядывая меня с самой счастливой улыбкой на лице. – Только головы нам всем и друг другу морочили, дурью маялись. А могли уже давно пожениться и детей нарожать.

Её слова заставляют меня улыбнуться и взглянуть на свой живот. Он ещё не выдаёт секрета, который я бережно храню уже около месяца, чтобы поделиться им со всеми сегодня.

— Ты очень красивая, – произносит аккуратно мама.

Я смотрю на неё через зеркало. Она изменилась. Преобразилась внешне и даже голос стал мягче. Мы с ней не общались всё это время. Узнавали друг о друге через бабушку. Я оплачивала её лечение и переводила деньги, чтобы бабушка обновила ей гардероб, купила косметику и всё необходимое для ухода за женской кожей. Мы делали это всё с бабушкой, но каждый раз с опасением ждали подвоха. Однако, вот уже как три месяца мама работает продавцом у Тины в магазине. Женщина ей очень довольна и часто хвалит мне её по телефону. Эльза начала обеспечивать себя и бабушку. По выходным выходит с ней гулять и пару раз баловала подарками – маленькими и незначительными на первый взгляд. Но для нас – это бесценно, потому что мы знаем, каких усилий каждый день прикладывает Эльза, чтобы вновь не скатиться на дно.

И я до последнего сомневалась, что она прилетит, ведь сегодня тут будет папа со своей семьёй. Но я искренне рада, что она сегодня рядом.

— Спасибо, – благодарю я, улыбнувшись ей.

— Илиана очень похожа на тебя сейчас, – обращается бабушка к дочери. – Даже платье на тебе было подобное в день свадьбы.

— Да, – не удержавшись, соглашается и улыбается мама. Я и не помню, когда в последний раз видела её с улыбкой на лице. Внутри всё сжимается от этого понимания.

— Оставите нас наедине? – спрашивает она у Тины и бабушки.

Они молча покидают номер. Я оборачиваюсь и смотрю на неё в ожидании того, что же она хочет сказать или сделать.

Мама начинает нервно протирать руки, взгляд её бегает по комнате. Не удержавшись, я беру её за руку, чтобы успокоить и дать понять – я не враг и всегда готова выслушать, несмотря ни на что.

— На встрече анонимных алкоголиков мы недавно вспоминали момент, когда поняли, что жизнь наша катиться на дно, – начинает она взволнованно. – Знаешь, я вспомнила почти сразу этот день. Ты наверняка не помнишь этого, но этот случай врезался в мою голову и до сих пор не отпускает. Ты пришла тогда с Ираклием домой и сообщила, что теперь вы будете жить вместе. Я в тот момент сильно разозлилась. Раскричалась и обвинила парня в совращении малолетки.

Как же она ошибается, думая, что я не помню этого дня. Он так же впечатался в мою память навсегда.

— Твой взгляд, Илиана, я никогда не забуду. Сколько же разочарования и боли я увидела в твоих глаза. Тогда ты мне сказала, что тебе уже восемнадцать, а я искренне думала, что тебе ещё лет четырнадцать.

Мои глаза наполняются слезами. Не от того, что это событие причиняет боль – нет. От того, что она помнит это, не забыла.

— В тот день я поняла, что потеряла не только твоего папу, но и тебя, – она отпускает мои руки, проходит и садится на стул и облокачивается руками об стол. – И вместо того, чтобы попытаться что-то исправить, я, наоборот, стала ещё глубже закапывать себя. И, наверное, я бы так и прогнила в собственных пороках, если бы ты не приехала и не заявила, что забираешь бабушку.

Более долгой и разумной речи я от неё не слышала давно. Я видела, как тяжело даются ей слова, поэтому терпеливо слушала, сев напротив и налив ей стакан воды.

—Я помню, ты звонила мне однажды, чтобы сказать, что простила меня за всё. Хотела поговорить. А я накричала и послала тебя, – она презренно качает головой. – Просто я тогда уже знала, что ты возобновила общение с папой. Он звонил мне и разбирался. Сообщил, что рассказал тебе правду про алименты и наши отношения. Мне было так стыдно перед тобой, что я решила, что лучший способ в данной ситуации – это проявить безразличие. Мне было страшно слушать тебя. Страшно окунаться в свою же грязь. Сейчас тоже очень страшно, но это странно и неправильно, когда ребёнок взрослее, умнее и сильнее собственного родителя, – её голос дрожит. – Я прилетела сюда, чтобы доказать тебе и себе тоже, что ради возобновления наших отношений, хотя бы на шанс от тебя, я могу переступить через собственную гордыню.

У меня в горле образуется ком. Слёзы застревают внутри и не могут вырваться наружу, душат меня. Ощущаю себя странно и непонятно. Моё воссоединение с Ираклием казалось даже более реальным, чем такой разговор с матерью. Он за гранью моего понимания. И меня распирает от эмоций, но вырвать их наружу мне очень сложно.