— Приглашаешь?
— Приглашаю. Хочу быть с тобой на этом торжестве.
— Хорошо, — принимаю приглашение.
Приятно, наконец, будет выбраться из дома и пообщаться с новыми людьми. Он берет меня за руку и встаёт с постели.
— Встань, — говорит следом.
Я озадачиваюсь, но решаю не сопротивляться. Встаю за ним и с опаской жду его действий. А он просто обнимает меня. Без своей резкости и грубости, без ухмылки и прочих дополнений к своему образу, что так пугают меня.
— Я сегодня останусь здесь, — произносит вдруг.
От его слов начинает кружиться голова.
— Альберт…
— Не откажешь же ты мужу хотя бы раз уснуть и проснуться рядом со своей женой? — перебивает, ухмыльнувшись.
Я дико этого не хочу. Всем телом и душой сопротивляюсь его решению, но сказать ему об этом напрямую не решаюсь.
— Ты ведь должен понимать.
— А я, разве, мало понимаю тебя, Амели? — он отстраняет меня от себя и смотрит мне в глаза.
— Ты во всем меня понимаешь, — отвечаю, стыдясь самой себя.
— Тогда разговор окончен.
Сердце больно колет и, прикусив губу, я опускаю взгляд. Я снова иду против своего сердца. И надеюсь лишь на то, что, хотя бы на этот раз, я не совершаю ошибки.
— Только прошу, без прикосновений, — прошептав это, я отхожу от него и прохожу к гардеробу, чтобы переодеться в брючный ночной костюм.
Хочется плакать, нет, рыдать. Он ведь знает, что у меня не хватит наглости и смелости прогнать его. Знает и пользуется этим. Манипуляция, проклятая манипуляция, которая так мне ненавистна.
Это ночь кажется мне длиною в целую жизнь. Она длится дольше, чем вечность. А все мои мысли только о том, что я предаю Давида, находясь в одной постели с собственным мужем. Пожалуй, абсурдность моих чувств однажды приведёт меня к устрашающим последствиям. Не выдержав напряжения, я встаю посреди ночи с постели и выхожу из комнаты. Прохожу в гостиную и включаю телевизор, желая скоротать время до утра.
— Амели. Амели, — легкое потряхивание за плечо, и я открываю глаза.