Он начал багроветь – сначала шеей, потом румянец залил щеки.
– Конечно, следовало. Я хочу как‐то исправить тебе настроение после этого.
Я сжала губы, пытаясь почувствовать следы гигиенической помады, которой сегодня намазалась, но она уже высохла.
– Просто забудь об этом, пожалуйста.
Шимми достал из кармана тюбик сиреневой краски и протянул мне.
– Теперь ты сможешь добавить цветы на дерево на твоей картине.
Еще ни один парень не приносил мне подарков. Зато они вечно пытались от меня что‐то получить. Трогали меня за попу в школьном коридоре, заглядывали под юбку на лестнице, старались полапать в школьном дворе, пока взрослые не смотрят. А если вспомнить еще Липа и мужчин на улице… Шимми от них сильно отличался.
– Спасибо. Для меня это очень много значит.
– Пойдем завтра вечером послушать музыку в «Делл» [3], – хрипло сказал он.
– Ты с ума сошел? Ты что, глухой и слепой? – рассмеялась я, вертя в руках тюбик краски. Краска была хорошая, быстросохнущая.
– Я серьезно.
– И как это у нас получится? Я даже в твою кондитерскую не могу зайти, чтоб меня не выкинули за дверь, словно мусор.
Он умоляюще сложил руки.
– Я тебе покажу как. Заеду за тобой в восемь.
Он так долго смотрел мне в глаза, что пришлось отвернуться. Надо было сказать: «Ни в коем случае», но зачем‐то я прошептала:
– А если нас кто‐то увидит?
– Я возьму папину машину. – Он шагнул ближе. От него так пахло кедром, что мне трудно было соображать.
– Шимми, ты мне ничего не должен. Мороженое было вкусное, но…
– Ну же, Руби, не заставляй меня упрашивать.
Я вздохнула. Как бы мне ни хотелось это отрицать, общество Шимми мне нравилось. Он был умный, забавный, и с ним было легко. И нам правда нравилась одна и та же музыка. В «Делл» я никогда не была. Что плохого в том, что парочка друзей послушает музыку?