Если бы причуды правления Коммода исчерпывались только этим! Иные его распоряжения, как и у Калигулы, граничили с безумием. Чего стоит только указ переименовать Рим в Colonia Commodiana? Когда же он прерывал свои развлечения, то легче от этого окружающим не становилось. «Коммод, сделав передышку в своих развлечениях и состязаниях, обратился к убийствам и стал истреблять выдающихся людей».38 Современник правления недостойного сына великого отца Дион Кассий имел все основания писать, что «для римлян хуже всех болезней и любых преступлений был Коммод»39.
Понятно, что рано или поздно такому правлению должен был быть положен конец. Заговоры против Коммода возникали неоднократно, но до поры до времени были неудачными. Наконец против него решили пойти люди из ближайшего окружения. Таковыми стали префект претория Квинт Эмилий Лет, кубикулярий (спальник) Эклект и… возлюбленная императора Марция. Вот как античные авторы описывают причины возникновения рокового комплота.
Дион Кассий: «Лет и Эклект, удручённые его поведением, а к тому же напуганные, так как он произносил в их адрес угрозы, составили против него заговор».
Элий Лампридарий: «Под влиянием всего этого, хотя и слишком поздно, префект Квинт Эмилий Лет и наложница Коммода Марция составили заговор с целью убить Коммода».
Согласно же Геродиану, непосредственным толчком к решительным действиям префекта, кубикулярия и любовницы стало решение Коммода совершить торжественный императорский выход «не из дворца, а из гладиаторских казарм, и предстать перед римлянами не в благородном императорском пурпуре, но вооружённым, в сопровождении гладиаторов»40. Марция, Лет и Эклект слёзно уговаривали Коммода не унижать так достоинство цезаря и державы, но тщетно. Тот был только раздосадован. Более того, как сообщает Геродиан, он составил на табличке список ближайших жертв. Первыми там из обречённых на смерть значились как раз Лет, Эклект и Марция. По счастью для них, когда Коммод спал, его любимчик мальчик Филокоммод, прозванный так из-за привязанности к нему императора, забежал в спальный покой и, прихватив табличку в качестве игрушки, отправился с ней гулять по дворцу. Первым встреченным им человеком оказалась Марция. Отняв у ребёнка табличку, она немедленно прочла написанное… Тут же Марция разыскала сначала Эклекта, затем они поставили в известность Лета. Понимая, что времени у них мало, заговорщики незамедлительно приступили к действиям.
Этот рассказ очень напоминает описание Дионом Кассием убийства Домициана (годы правления 81–96). И потому подлинность сведений Геродиана об умерщвлении Коммода вызывает серьёзные сомнения у историков41.
Описание же самого убийства у всех трёх приведённых ранее авторов примерно схоже: Марция дала любовнику яд, который, однако, вызвал только сильную рвоту, но не привёл к смерти. Опасаясь, что Коммод может остаться в живых, заговорщики решились на крайнюю меру. Атлет по имени Нарцисс, человек сильный и решительный и императора, судя по всему, не жаловавший, ослабленного ядом цезаря задушил. «Такой конец настиг Коммода после двенадцати лет, девяти месяцев и четырнадцати дней правления. Прожил он тридцать один год и четыре месяца, и на нём закончилась императорская династия настоящих Аврелиев».42
Трагически и бесславно завершилась очередная попытка установить в Риме прямое династическое правление. Это, впрочем, не означало исключения в будущем новых устремлений со стороны удачливых правителей сохранить императорский престол в своей семье, передавая его прямым потомкам.
В оценке же самого царствования Коммода мнения большинства историков едины. Это было ужасное правление с ужасным концом. Так судили и судят о нём и современники, и учёные Нового времени, и исследователи наших дней: «Хаос эпохи Коммода был вызван им самим, именно с него начинается в глазах современного ему историка Кассия Диона эпоха «железа и ржавчины», а, по Гиббону, начало «Упадка и падения Римской империи»43.
Судьба Коммода повторила участь первого из «плохих императоров» Рима Гая Цезаря Калигулы. Любопытно, что у них был один и тот же день рождения. Возможно потому, памятуя об ужасном конце Гая, Коммод не любил проявления интереса к личности Калигулы. Говорили, что он даже безжалостно расправился с неким человеком за чтение труда Гая Светония Транквилла, описавшего жизнь и гибель Калигулы. Но вот, если после убийства Гая Цезаря в Риме поначалу царила растерянность, поскольку заговорщики не заявили немедленно о преемнике погибшего владыки, а взбодрившийся сенат стал даже обсуждать возможность возврата к республиканской форме правления, то в начале 193 года никаких подобных колебаний быть уже не могло. Монархия являлась единственным способом правления в Риме, никому в голову не приходила мысль её оспаривать. Потому, если и проводить параллель, то, скорее всего, с убийством Домициана, когда быстро был найден всех устроивший император Нерва. Убийцы Коммода также немедленно озаботились выбором достойного преемника истребленного тирана. Сразу же, пока ещё в столице никто не знал о смерти правителя, они обратились к Публию Гельвию Пертинаксу. Это был человек, в Империи известный. Прежде всего, он прославился как выдающийся полководец, многократно отличившийся ещё в царствование Марка Аврелия. Возглавлял он и ряд значимых провинций: Верхнюю и Нижнюю Мёзию, Дакию, Сирию. Как раз в последней при нём командовал легионом на Евфрате Луций Септимий Север. При Коммоде Пертинакс усмирил мятеж в Британии, управлял Африкой, а в 190 году стал префектом столицы. В 192 году он был удостоен консульской магистратуры, каковой обладал вместе с самим императором. Пертинаксу шёл уже 67 год. Успешной, можно сказать, выдающейся карьерой при двух столь несхожих императорах он был обязан исключительно своим природным способностям, явно очень незаурядным. Ведь происхождение не сулило ему сколь-либо значимых успехов в жизни. Родился он на севере Италии, в приморской области Лигурия. Отец его был вольноотпущенником44. Потому пробиваться в верхи общества Публию Пертинаксу предстояло исключительно собственными силами. Сумев проявить себя в делах, как военных, так и гражданских, он вошёл в число «почтенных друзей» Марка Аврелия45. Должно быть, именно как человека почтенного, одного из наиболее заслуженных товарищей и полководцев отца Коммод уважал его и ценил. Насколько сам Пертинакс почитал наследника цезаря-философа? Конечно, личность императора, пролившего кровь не только диких зверей на арене, но и немалого числа достойных римлян, не исключая сенаторов, внушать ему особые симпатии не могла. Но ведь служил Публий Гельвий Пертинакс не только цезарю, но прежде всего Риму. Знал ли он о заговоре, приведшем к убийству Коммода? Сведения источников противоречивы. Биограф Пертинакса Юлий Капитолин сообщает, что «Пертинакс не уклонился от участия в замысле убить Коммода, о котором ему сообщили другие»46. Согласно же Геродиану, Лет и Эклект сразу после убийства императора глубокой ночью явились к Пертинаксу. Тот поначалу принял их за своих убийц, посланных Коммодом, но Лет немедленно его успокоил, торжественно объявив: «Мы приходим, чтобы вручить тебе императорскую власть, зная, что ты в сенате выделяешься воздержанностью жизни, великим достоинством и почтенностью возраста, что народ тоскует по тебе и уважает тебя; поэтому мы и ожидаем, что совершаемое будет и для них желанным и для нас спасительным»47. Пертинакс дал себя уговорить. А, по Диону Кассию, он, выслушав Лета и Эклекта, «отправил самого доверенного из своих товарищей, чтобы тот своими глазами увидел тело Коммода. Когда же тот подтвердил рассказ о содеянном, Пертинакс был тайно доставлен в военный лагерь»48. Здесь, обратясь к преторианцам, он обещал каждому по три тысячи денариев, благодаря чему смятение среди воинов, поражённых известием о гибели императора, улеглось. Тем не менее, опасения, что ряду благ, дарованных им Коммодом, будет положен конец, сохраняли в них настороженность. Но до времени преторианцы решили сохранять спокойствие.
Затем Пертинакс прибыл в сенат. Здесь он обратился к «отцам, внесённым в списки».
Дион Кассий, будучи сенатором и, соответственно, участником этого исторического заседания, так описал обращение Пертинакса к сенату римского народа: «Покинув лагерь преторианцев, он прибыл в сенат еще затемно и радушно приветствовал нас, так что всякий, насколько это было возможно в толкотне и давке, мог подойти к нему. Затем он без подготовки обратился к нам со следующей речью: «Воины провозгласили меня императором, но я не ищу этой должности и сегодня же откажусь от неё как из-за своего преклонного возраста и слабого здоровья, так и в связи с удручающим положением государственных дел». Не успел он это сказать, как мы воздали ему искреннюю похвалу и избрали его надлежащим образом. Ведь он обладал превосходными душевными качествами и был крепок телом, если не считать того, что ему немного мешала болезнь ног49.
Согласно Геродиану, Пертинакс своим выступлением «чрезвычайно обрадовал сенат и вызвал со стороны всех славословия, получив от них всяческий почёт и знаки уважения; провожаемый в храм Юпитера и другие святилища и совершив жертвоприношения за императорскую власть, он возвратился в императорский дворец»50.
Юлий Капитолин, биограф Пертинакса, сообщает, что он первым из всех императоров получил наименование «отца отечества» в тот же день, когда был назван Августом. Жена его, Флавия Тициана, была названа Августой тогда же51.
Так впервые за всю историю Принципата по главе Римской империи оказался не просто не знатный человек (знатностью и Флавии не блистали, да и Траян с Адрианом), но сын либертина, бывшего до отпущения на волю рабом! Понятно, что представителей нобилитета, лиц сенатского сословия такое происхождение новоиспечённого владыки Рима не могло не коробить. Но он всех устраивал своим достойным военным и гражданским прошлым, а, главное, он предстал в сенате как избавитель от ужасов правления Коммода. Собственно, Пертинакс и стремился таковым быть.
В самом Вечном Городе при известии о смерти Коммода и воцарении Пертинакса все были охвачены ликованием. Погибшего императора римляне – от сенаторов до простонародья – яростно честили на все лады, как бы состязаясь в крепости выражений в адрес низвергнутого, а потому безопасного тирана. Самые воинственные тираноборцы, не удовлетворившись истреблением изображений Коммода, возжелали разорвать на куски его мёртвое тело. Пертинакс, однако, не допустил глумления над мертвецом, заявив, что труп бывшего императора уже предан земле. И действительно, тело Коммода перенесли в мавзолей Адриана, где оно и было упокоено. Огорчённые тираномахи утешились всевозможными ругательствами. Как писал Дион Кассий: «Избавившись от одного императора, они наслаждались свободой в промежутке между двумя правлениями и старались прослыть людьми вольномыслящими в безопасной обстановке того времени. И действительно, им уже было недостаточно того, что больше не надо бояться; в своей дерзости они желали выйти за всякие рамки дозволенного».52
Такое поведение римской толпы в отношении низвергнутого человека власти не было, увы, исторически оригинальным. Сразу вспоминаются строки Ювенала о глумлении черни над телом казнённого при Тиберии временщика Сеяна, а также ужасный конец императора Вителлия, растерзанного добрыми римлянами, когда борьба за высшую власть в Империи явственно завершалась торжеством легионов Веспасиана.
К чести самого Пертинакса, он держался с достоинством и отнюдь не поощрял буйств толпы. Впрочем, и укротить таковые он был не властен. Накопленный за годы правления Коммода страх и затаённая до поры ненависть неудержимо вырвались наружу.
Новопровозглашённый Август направился в императорский дворец на Палатине, где преторианский трибун, отвечавший в тот день за охрану резиденции правителя, согласно установленному порядку, попросил дать пароль. Пертинакс ответил: «Будем воинами!» Это звучало для преторианцев многозначительно. Было известно, что именно такой пароль он давал ранее «во всех тех случаях, когда командовал войском»53. Подобным образом Пертинакс высказал как бы порицание службе преторианских когорт при предшественнике, когда те заметно утратили и дисциплину, и воинские традиции. Смысл нового пароля был немедленно понят и, возможно, стал начальной точкой в становлении враждебного отношения преторианцев к новому императору. Нельзя забывать, что сколь-либо серьёзных причин испытывать недоброжелательность к Коммоду у них не было. Тот был в отношении преторианцев щедр и милостив. Многих из воинов возмутило уничтожение изображений прежнего правителя, открытое массовое глумление над памятью о нём. Перспектива же укрепления дисциплины, в чём не приходилось сомневаться, ибо Пертинакс был известен как жёсткий и требовательный военачальник, тоже не могла радовать тех, кто привык к вольготной службе при Коммоде. Единственно, чем мог новый император расположить к себе столичные когорты, так это щедрыми выплатами незаслуженных ими наградных денег. Он это понимал, будучи человеком достаточно образованным, и потому, скорее всего, знающим, какая судьба постигла сокрушителя Нерона Гальбу, имевшего неосторожность твёрдо заявить преторианцам, что он солдат не покупает54. Пертинакс пообещал всем воинам выплатить по двенадцать тысяч сестерциев (три тысячи денариев), не очень-то представляя, откуда он возьмёт столь немалую сумму. В итоге удалось выплатить только вдвое меньше, что, понятное дело, солдат, уже настроившихся на обещанные деньги, не могло не разозлить. С самого начала правления над Пертинаксом как бы нависала тень Гальбы…
А как приход к власти нового и явно неожиданного для всех императора был воспринят на просторах Империи, прежде всего в тех её провинциях, где стояли легионы? Со времён Августа в Римской державе была великолепно отлажена учреждённая им эстафетная почта. Первоклассные дороги, строительство которых неустанно велось, облегчали связь провинций со столицей. Потому, надо полагать, командующие войсками достаточно быстро узнали о внезапной перемене на Палатине. Надо сказать, что все они весть эту восприняли спокойно и никакого неудовольствия падением Коммода и воцарением Пертинакса не высказали. Новый правитель, искренне поддержанный сенатом, и в армии пользовался большим уважением. Его человеческие качества внушали доверие и обещали прекращение безобразий и произвола Коммода. Потому самые авторитетные военачальники – Клодий Альбин в Британии, Песцений Нигер в Сирии и Септимий Север в Паннонии проявили к Пертинаксу полную лояльность. Следовательно, на поддержку легионов он, безусловно, мог рассчитывать. Но беда была в том, что легионы располагались далеко от Рима и Италии. Преторианцы же гнездились в самой столице и мнение армии их мало интересовало. Поскольку императорский дворец на Палатине находился под их охраной, то многие из них вполне могли воображать, что именно они являются ныне вершителями судеб высшей власти…