Тем временем Север энергично готовился к новой восточной кампании. Понёсшая огромные потери в междоусобице армия пополнялась тремя новыми легионами, получившими названия I, II и III Парфянские. Это означало, что формировались они именно для войны с Парфией. У трёх новых армейских соединений была одна и та же эмблема – изображение кентавра. Согласно греческим мифам, полулюди-полулошади были родом из Македонии. Отсюда, думается, вполне оправдано мнение, что набирались легионы именно в этой провинции, а также в соседней с ней Фракии8.
Пока формировались новые соединения и подтягивались войска с западных территорий, император, не мешкая, уже в июле текущего 197 года, прибыл в Брундизий с теми силами, которыми располагал в Италии. В августе Север был уже в Сирии, куда прибыл по морю9. Общая численность римской армии, двинувшейся в очередной парфянский поход, могла насчитывать около 6о 000 человек. Костяк её составили легионы, базировавшиеся в Сирии, – IV Скифский и XVI Флавиев Стойкий. С Севером на Восток приплыли преторианцы, а также части ряда легионов с Запада10, а вновь созданные Парфянские прибыли позднее. Высшие командные посты в императорской армии занимали Гай Фульвий Плавциан, префект претория и в то время очевидный второй человек в государстве, а также военачальники Стацирий Барбар, Луций Фабий Цилон, Квинт Лолий Генциан11.
Парфянский царь столь быстрых действий от римского владыки не ожидал. Сил для решительного противостояния у него не хватало, поскольку междоусобица с Мидией и Персидой принесла немалые потери. Да и из вассальных царств ожидаемые подкрепления не прибыли. Утопление Нарсеса не обеспечило войск из Адиабены. Абгар из Осроены всё время норовил держать сторону Рима как своего более близкого и потому более грозного соседа. А армянский царь Вахаршапат II однозначно стал на сторону Севера. Здесь решающую роль могло сыграть грозное послание императора с требованием права беспрепятственного прохода легионов через армянские земли на Нисибис. Получив таковое, Вахаршапат II заодно согласился и на уступку части своих земель Риму, послал августу богатые дары, деньги и заложников. Наконец, и сам оказался в стане Севера. Возможно, именно его пребывание там, поскольку он был родственником Вологеза IV, и было воспринято как присутствие в римской армии родного брата парфянского царя12. Но это мог быть и действительно царский брат (тоже Вологез), поскольку он уже давно находился в Риме в качестве заложника. Север мог использовать его как желанного для римлян претендента на парфянский трон.
Уже в сентябре 197 года римская армия перешла через Евфрат у города Зевгмы – важнейшей и наиболее часто используемой переправы. Вологез IV не стал дожидаться подхода войск Севера и отступил из Северной Месопотамии в центральные области Парфии13. Эти его действия объяснялись, должно быть, не столько страхом перед мощью римлян, сколько необходимостью предупредить вспышки очередных мятежей в самом царстве. В итоге Север без особых усилий восстановил римское господство в Осроене и Адиабене, освободив Нисибис от осады.
Теперь пред римским владыкой стоял следующий выбор: удовлетвориться достигнутым, закрепив за Империей Северную Месопотамию, не притязая на большее, либо пойти по пути Траяна и Авидия Кассия и вторгнуться вглубь парфянских владений, где захватить Селевкию, Вавилон и столицу царства Ктесифон. На решение императора могло повлиять и то обстоятельство, что отвод Вологезом войск в центральный Иран действительно оказался своевременным, поскольку в Мидии и Персиде вновь начались волнения.
Надо сказать, что и у Рима возникли дополнительные проблемы. Нежданный мятеж случился в Палестине, где восстали иудеи вкупе с самаритянами14. Вот что пишет Павел Орозий о действиях Севера: «Попытавшихся возмутиться иудеев и самаритян он усмирил силой оружия».15 Судя по всему, римляне быстро восстановили порядок в вечно мятежной провинции. Кто непосредственно из римских военачальников руководил там усмирением, неизвестно. Но формальным командованием Север удостоил своего сына-подростка, которого совсем недавно сенат по представлению императора официально утвердил цезарем при августе-отце. Об этом свидетельствует решение «отцов, внесённых в списки» назначить Марку Аврелию Антонину триумф за победу над Иудеей16. Более того, великодушный Луций разрешил юнцу таковой даже отпраздновать, несмотря на необычность ситуации. До сих пор дети полководцев могли принимать участие в триумфах с отцами, но самостоятельно таковых никогда не удостаивались! Север несправедливо лишил этой чести того, кто на деле, руководя военными действиями, подавил бунт.
Любопытно, что тем же 197 годом датируется надпись, обнаруженная предположительно на стене синагоги в Кацыоне в Восточной Галилее: «Во здравие наших господ императоров-цезарей Луция Септимия Севера Пия Пертинакса и его сыновей Марка Аврелия Антонина и Луция Септимия Геты, согласно обету, данному евреями».17 Должно быть, не вся территория Палестины была охвачена этим восстанием, оно носило скорее локальный характер, затронув лишь те земли, где иудейское население непосредственно соседствовало с самаритянами. Последние, как известно, в своё время поддержали Нигера. А поскольку, по настоянию Плавциана, в Сирии Север возобновил преследование нигерианцев, то это и могло подтолкнуть его бывших сторонников на бунт.
Военная экспедиция под номинальным началом юного цезаря Марка Аврелия Антонина, недавнего Бассиана и будущего Каракаллы, похоже, не отвлекла слишком много сил. Потому в ноябре 197 года начался большой поход римских легионов вглубь Месопотамии. При этом Север наверняка опирался на предварительно изученный опыт «лучшего из принцепсов» Траяна. Тогда римский император, зная о безлесности ландшафта центра и юга этой страны, замечательно использовал лесные богатства её севера. Благодаря изобилию там древесины были построены многочисленные суда, позволившие римским войскам успешно наступать вниз по рекам, производя ошеломляющее впечатление на противника18.
Север преуспел в своём походе никак не менее знаменитого предшественника. Вот как повествует об этом Дион Кассий: «Благодаря тому, что построенные корабли были чрезвычайно быстроходными и хорошо снаряжёнными (а лес вдоль Евфрата и окрестная местность предоставили Северу запас древесины в полном изобилии), он быстро взял Селевкию и Вавилон, оставленные противником. Захватив вслед за тем Ктесифон, Север позволил воинам разграбить его целиком и перебил множество людей, а живыми взял в плен около ста тысяч человек. Впрочем, он не стал ни преследовать Вологеза, ни даже удерживать Ктесифон, но ушел оттуда, словно единственной целью его похода было разграбление этого города. Такое решение объяснялось отчасти незнанием местности, отчасти недостатком припасов. Возвращался он другим путём, поскольку древесина и фураж для скота, обнаруженные на прежней дороге, были израсходованы полностью. Из его воинов одни шли пешком вверх по течению Тигра, а другие плыли на судах».19
В походе легионы достигли того места, где Траян приказал вырыть канал для соединения течений Тигра и Евфрата, дабы римские корабли могли быстро переходить из одной реки в другую. Тогда его остановило сообщение о том, что у Евфрата более высокое течение, потому в случае соединения с Тигром он был бы обезвожен. Интересно, что Аммиан Марцеллин сообщает и об усилиях Севера по прорытию этого канала. Описывая поход императора Юлиана Апостата (361–363 гг.) против персов в 363 году, историк свидетельствует: «Отсюда мы пришли к каналу, называющемуся Наармальха, что значит «Царская река»; в данное время в нём не было воды. Траян и после него Север с большими усилиями прокопали здесь большой канал, чтобы, пропустив воду из Евфрата в Тигр, открыть путь для судов».20
Захватив Ктесифон, Север не стал искушать судьбу. Может, он и мечтал повторить достижение Траяна, двинувшись далее на юг от парфянской столицы. Тогда римлянам удалось, подчинив себе небольшое царство Месену, достичь побережья Персидского залива. Оценка своих реальных возможностей заставила Луция двинуться в обратный путь. Потому и удовлетворился он в Ктесифоне принятием титула «Парфянский Величайший» 28 января 198 года. День этот был выбран наверняка не случайно, ибо ровно сто лет назад императором Рима стал Марк Ульпий Траян, лавры которого, конечно же, не давали Северу покоя. Теперь же он заслуженно поставил себя в один ряд с «наилучшим принцепсом»21. Более того, во время похода Траяна парфянский царь находился в глубинных землях страны, где шла жестокая междоусобица, чем римляне замечательно воспользовались. А вот при приближении легионов Севера к столице Парфии Вологез бежал22. При этом брошенными оказались все его сокровища и сама царская казна. Добыча Траяна была много скромнее – трон царя царей. Геродиан, однако, не был склонен высоко оценивать военные достижения Луция: «Так Север, скорее случайно, чем по обдуманному плану прославил себя победой над парфянами».23
Настоящие проблемы в восточном походе начались у римской армии во время возвращения из Ктесифона. Север вознамерился реально превзойти Траяна, овладев крепостью Хатра и подчинив себе арабское племя атренов. Напомним, что попытка Марка Ульпия овладеть этой твердыней в самом конце его похода провалилась, а сам император под её стенами тяжко заболел. И хворь эта оказалась последней в его жизни…
Вот здесь-то Север и совершил непростительную для опытного полководца ошибку, явно недооценив силу противника, а мощь своих войск соответственно переоценив. Прежде всего, Хатра была неплохо защищена самой природой, поскольку её окрестности были почти безводны, лишены не только леса, но и подножного корма для лошадей. Потому осаждать её крупными воинскими соединениями было невозможно. Главное же, как пишет Геродиан: «Город находился на вершине очень высокой горы, окружён мощной и крепкой стеной и был силён своими многочисленными лучниками».24 Надо помнить и следующее: царь атренов Барсемия был союзником врага Севера Песцения Нигера. После поражения его войска при Иссе и утверждения северианцев в Сирии многие воины побеждённого претендента, спасаясь от жестокостей победителей, укрылись в Хатре. Барсемия радушно принял их, высоко ценя римские военные знания и практический опыт их применения, особенно искусство изготовления разного рода метательных орудий, крайне необходимых при обороне крепостей25. Потому-то непродуманная попытка Севера без серьёзной подготовки, а с ходу, с налёта взять Хатру с треском провалилась. По свидетельству Диона Кассия, самонадеянный император «… ничего не добился; напротив, его осадные машины были сожжены, погибло множество воинов, и очень многие были ранены. Отступив оттуда, Север снялся с лагеря и двинулся дальше».26
Геродиан также описывает неудачу римской армии под Хатрой, рисуя весьма красочную картину. «Войско Севера прилагало все усилия, пытаясь взять город; всевозможные машины придвигались к стенам, были использованы все виды осады. Однако атрены храбро защищались и, пуская сверху стрелы и бросая камни, причиняли войску Севера немалый урон. Наполняя глиняные сосуды крылатыми мелкими ядовитыми тварями, они бросали их на осаждающих. Попадая на лицо или на какую-либо другую обнажённую часть тела, эти существа, незаметно впиваясь, наносили опасные раны. Многие воины были не в состоянии переносить душного воздуха и палящего солнца и умирали от болезней, так что большая часть войска погибла по этой причине, а не от руки врагов. От всего перечисленного войско теряло мужество; осада ничуть не продвигалась вперёд, и римляне больше терпели вреда, чем наносили его. Север, чтобы не пропала вся армия, ничего не добившись, отвёл назад войско, крайне недовольное тем, что осада не привела к желаемому результату».27
Геродиан, правда, сообщает об единственной попытке римлян взять Хатру – в 197 году, в первой половине похода. Тогда легионы шли на юг к Селевкии, Вавилону и Ктесифону. У Диона Кассия же описаны две осады крепости атренов, обе в 198 году. Первая, когда Север возвращался после захвата и разграбления парфянской столицы, и вторая, когда он вознамерился взять реванш за полный провал предыдущей попытки. Думается, справедливо согласиться с мнением, что славный сенатор-историк явно ближе к истине. Неудача под Хатрой неизбежно принуждала Севера реваншироваться. Ведь там были сосредоточены огромные богатства – результат успешной транзитной торговли и приношений в тамошний знаменитый храм Солнца. Нельзя недооценивать и стратегического значения крепости, поскольку она замыкала цепь укреплённых городов на рубежах Рима и Парфии. Пальмира, Дура-Европос, Нисибис и Зингара были в руках римлян. Исключением являлась одна Хатра28. Неудача сильно раздосадовала не только самого Севера, но и армию. К поражениям в этой кампании воины не привыкли. Потому случившееся воспринималось иными остро. Так один из трибунов преторианских когорт Юлий Крисп не ко времени, хотя и к месту процитировал стихи из «Энеиды» Вергилия. Там речь шла о войне между латинами и рутулами. Царь последних Турн должен был жениться на Лавинии, дочери царя Латина. Но тот, заключив союз с Энеем, решил выдать дочь за троянца. Вспыхнула жестокая война, в которой лились потоки крови. И вот один из рутулов посетовал, что приходится погибать лишь ради того, чтобы Турн сделал Лавинию своей женой. Слова Криспа услышал преторианец по имени Валерий, прекрасно уловивший смысл цитирования. Понимая, что Северу крепко не понравится отождествление его с Турном, солдат донёс на трибуна. Думается, он не сомневался, что знатока Вергилия за такую многозначительную цитату ждёт расправа, а вот доносчика – благодарность, возможно, и повышение… Как тут не вспомнить язвительное рассуждение Александра Дюма-отца: «… ведь в армии, начиная с дивизионных генералов, желающих смерти главнокомандующему, и кончая солдатами, жаждущими смерти капрала, всякий желает чьей-нибудь смерти».29
Север доносу немедленно внял. Трибун – поклонник «Энеиды» был казнён. В своём отношении к доносительству Луций совершенно не походил ни на Траяна, ни на Пертинакса, чьё имя он себе присвоил и пока ещё носил. Валерий же, погубив своим доносом Криспа, действительно не прогадал. Император сразу же его повысил в трибуны как раз на место казнённого. И такая форма ротации офицерского состава была, оказывается, присуща воссозданной Севером преторианской гвардии!
Злосчастный трибун стал не единственной жертвой императора в эти дни. Север предал смерти также и Юлия Лета. Причина этой расправы чётко изложена Дионом Кассием. Лет погиб лишь потому, что «был гордым человеком и пользовался любовью воинов, которые поговаривали, что не пойдут в поход, иначе как под командой Лета. Вину за это убийство, которому не было никакого явного основания, кроме зависти, Север свалил на воинов, якобы дерзнувших совершить это против его воли».30
Луций даже не затруднил себя изобретением сколь-либо правдоподобной версии расправы над заслуженным полководцем. Какие такие легионеры посмели бы убить столь почитаемого в армии военачальника? В неудаче под Хатрой была вина только самого императора, что не вызывало сомнений. А растущая в таких условиях популярность Лета должно быть сильно уязвила самозваного пасынка Марка Аврелия. Про того, кстати, говорили, что он не приказывал, а только допустил, чтобы убили Авидия Кассия, мятежного полководца, провозгласившего в 175 ГОДУ в Сирии себя императором. Север же погубил военачальника, и близко не собиравшегося восставать против него. Убийство Лета – один из самых подлых и бесчеловечных поступков Луция. Без доблести того принцепс бесславно мог погибнуть при Лугдуне. Тогда история Рима вообще бы не знала династии Северов. Должно заметить следующее: приказать в ходе войны, да ещё с учётом предстоящей повторной осады могучей крепости, убить, возможно, лучшего из своих военачальников – очень неразумный поступок со стороны главнокомандующего.
К новому походу на Хатру Север готовился очень серьёзно. Учитывая трудности пребывания армии в ненаселённой и неплодородной местности, окружавшей крепость, император велел взять с собой как можно больший запас продовольствия. Пришлось восстанавливать и парк уничтоженных арабами осадных машин. Уцелели лишь самые мощные из них, построенные под руководством славного последователя Архимеда Приска31.
Новая осада, тем не менее, шла никак не успешнее предыдущей. Вокруг римского лагеря действовали летучие отряды арабской конницы, стремительно и яростно нападавшие на фуражиров и истреблявшие их. Более того, с помощью бывших солдат Песцения Нигера атрены сумели наладить свою крепостную артиллерию. У них на вооружении оказалось немалое число дальнобойных метательных машин. Стрельбу они вели так, что, согласно сообщению Диона Кассия, «попадали даже в телохранителей Севера, причём одним выстрелом они метали сразу по два снаряда, и в стрельбе участвовало одновременно множество рук и множество метательных приспособлений. Однако больше вреда они причинили осаждающим, когда те подступили к стенам, и еще намного больше, когда они обрушили некий участок стены, ибо атрены стали метать на них, помимо прочего, ту самую асфальтовую нефть, о которой у меня написано выше, и сожгли дотла осадные машины и всех воинов, на которых попало это вещество. Север созерцал всё это с высокого помоста».32