– Из-за Касты нам пришлось уехать из Барселоны, – рассказал Лебра.
– Недалеко ты уехал.
– Я здесь не задержусь.
– В Марсель заезжал?
– Нет, а что там?
– Заварушка была. Каста придавила одного из последних контрабандистов, которые работали во Франции. Пири Хамзи, слышал?
– Нет, я сразу подался к Маме Кали.
– Только не рассказывай ей, куда собираешься ехать дальше. На всякий случай.
– Это я уже понял, – вздохнул Лебра. – Сейчас никому нельзя доверять в полной мере. – Помолчал и мягко продолжил: – Спасибо, что помогли моему товарищу.
Намекая, что готов распрощаться.
Задерживать его никто не собирался. Но прежде, чем расстаться, чуды переглянулись и один из них негромко сказал:
– Если понадобится помощь, можешь на нас рассчитывать.
– А если найдёшь тихое место, где никто не слышал о Касте, – чиркни адресок, – рассмеялся второй.
приблизительно пять лет назад
Белый потолок.
Ровный и абсолютно белый потолок, каким он бывает в больницах.
«Я в больнице?»
Не похоже. Роже доводилось бывать в больницах: один раз загремел в муниципальную помойку для бедных и дважды побывал в военном госпитале. И он помнил, что в больницах всегда присутствует характерный запах: смесь лекарств и множества тел. Больницы сразу и без обиняков заявляют о себе. Здесь же царила свежесть, сдобренная лёгким, едва уловимым цветочным ароматом.
«Но где мне быть, как не в больнице?»
Последнее, что помнил Роже, – вспышка выстрела из гранатомёта. Крик сидевшего за рулём Жана: «Дерьмо!» Его отчаянная попытка уйти от удара. Взрыв. Затем, сквозь почти ушедшее сознание – трели автоматных очередей, боль от впивающихся в тело пуль. И мрак… Вот и получается, что быть он может только в больнице, но Роже смущало отсутствие боли, потому что боль – такой же признак больницы, как запах лекарств. Именно боль приводит в больницу, но сейчас её не было.