– Ах, так это она, моя дорогая сестричка? Дело в том, что ее сердце больше, чем мой кошелек! Видите ли, принцесса Сибил из тех дам, которые принимают близко к сердцу чужие страдания. Но правда заключается в том, что мы не можем себе этого позволить. Я ведь тоже хотел бы видеть мясо на столах у всех, но я бухгалтер, а не сострадательный дядюшка, и я знаю, что такое невозможно. Ведь этих работных домов в одном только Туманном семь, не считая провинции. Разве мы можем позволить себе поставлять мясо во все эти учреждения? Вы понимаете?
Мэр вкрадчиво улыбнулся. Ему стало холодновато. Он носил белую шубку круглый год, и поэтому ему всегда было зябко, а, кроме того, в подобных местах всегда был риск запачкать белоснежный мех.
– Ну как же, – сказал ласка, ничего не поняв из объяснений мэра. – Я слышал, мышиное мясо очень подешевело. В «Курантах» вчера говорилось, что даже нищие могут теперь позволить себе…
– Ах, так вы тут читаете газеты?! – взбеленился мэр Недоум. – Вы можете позволить себе покупать газеты?
– Я нашел газету… Ее оставил кто-то из посетителей.
– Украл, хочешь сказать? Сторож! Сторож!
Горностай, еще более толстый, чем повар или Толстопуз Недоум, шаркающей походкой вышел вперед.
– Да, мэр?
– По-моему, кое-кого следует сегодня оставить без ужина, не так ли? Кое-кого, кто крадет чужую собственность.
– Ее оставили… выбросили, – крикнул другой ласка, сидевший неподалеку. – Наказывать надо тех, кто разбрасывает бумаги. А моего друга следует наградить за то, что он поднял газету. Толстые увальни вроде вас должны благодарить сознательных ласок, которые за ними убирают, а не оскорблять и наказывать нас! Деньги на содержание работных домов поступают не из вашего кармана! За наше пребывание здесь платит церковный приход. Ну а я буду знать, за кого голосовать на следующих выборах. Уж не за вас, будьте уверены!
Мэр чуть не взорвался:
– Толстые увальни вроде… кто это? Как он смеет разговаривать со мной в таком тоне?
Сторож сделал еще несколько шагов вперед:
– Его зовут Баламут, ваша честь.
Мэр Недоум прищурился:
– Баламут! Я мог бы и сам догадаться. Бомбист. Поджигатель. Анархист. Кузен этой скотины, Остронюха Серебряка. Все вы, ласки, одинаковы! Никакой благодарности! Всегда ноете, жалуетесь на свою судьбу. И вообще, что ты здесь делаешь? Я думал, ты сидишь в тюрьме за взрыв Звенящего Роджера?
– Меня уже освободили, – усмехнулся Баламут. – И сейчас я работаю на радикальную газету «Дейли туалет». Смотрю, что на самом деле творится в работных домах.
– «Ежедневная уборная», – прогремел мэр, довольный собственным остроумием. – Такие паршивые газетенки и создают нашей стране дурную репутацию. Тебе известно, что у нас сейчас депутация из Слаттленда? И они читают в вашей так называемой газете, что лемминги в своей стране эксплуатируют других зверей? Как ты думаешь, к чему это может привести? Будет ли это, по-твоему, благоприятствовать развитию нашей внешней торговли?
– Внешняя торговля! Она наполняет карманы богатых горностаев вроде вас! Нам, бедным ласкам, она не дает ничего!
По скамейкам прокатился ропот. Мэр Недоум мельком оглядел худых, оборванных ласок, сидящих перед ним. С легкой руки Баламута обстановка могла осложниться. Мэр осторожно попятился к двери.