Оставшиеся три лисенка выглядели крепкими и здоровыми, и первая их ночь прошла спокойно.
Теперь Камио бо`льшую часть времени проводил вне дома, добывая еду для О-ха. Всякий раз, прежде чем войти, он тихонько оповещал о своем приходе. От О-ха в те дни можно было ожидать любой грубости. Оставив ей еду, Камио торопливо выбирался из машины. О-ха была с ним резка и немногословна, но сейчас это было в порядке вещей и отнюдь не подвергало сомнению прочность их супружеских отношений. Камио знал: вскоре период, когда материнские инстинкты обострены до предела, останется позади и О-ха будет с ним мягче. Лисы-самцы обычно с пониманием относятся к своим подругам, они знают, что после родов нервы у них взвинчены, и как должное принимают холодность и невнимание.
Через несколько дней О-ха тем не менее ощутила, что Камио немного ревнует ее к детенышам, о которых она так заботится. Но тут она ничего не могла поделать. Его присутствие по-прежнему заставляло ее настораживаться, хотя разум подсказывал ей, что это глупо, однако Камио был терпелив и не пытался выяснять отношения, вероятно, решив, что со временем все наладится само собой.
Лисята росли не по дням, а по часам. Двух недель от роду они начали видеть и слышать, хотя и плохо. Теперь их глазенки поблескивали на мордочках веселыми голубыми огоньками. Лисята беспрестанно повизгивали и скулили, а вскоре начали копошиться на дне машины, хотя слабые лапки еще плохо слушались их. О-ха постоянно приходилось вскакивать и ловить то одного, то другого лисенка, которому угрожало падение. Чем проворнее и сильнее они становились, тем труднее ей было с ними справляться. Наконец они сами начали вылезать из машины и резвиться на земле, не обращая никакого внимания на призывы О-ха. Теперь только голод заставлял их вернуться к матери.
Настала пора, и О-ха принялась обучать детенышей всему, что знала сама, – она вела с ними долгие беседы об истории лисиного племени, его верованиях и традициях, рассказывала об окрестных полях и дорогах, ручейках и источниках. Впрочем, местность в последнее время менялась на глазах, и каждый день Камио, вернувшись с промысла, сообщал ей о новых переменах. Лисят она назвала О-миц, А-кам и А-сак. Мех у А-кама был необычно темный, над правой бровью О-миц пролегала узенькая белая полоска, а А-сак, к великому удивлению родителей, оказался альбиносом – белоснежным, с красными глазами. О-ха и Камио слыхали об альбиносах, но, конечно, и думать не думали, что у них может появиться такой детеныш. Оба переживали – ведь сын их, издалека заметный всем врагам, обречен на существование, полное не только насмешек, но и опасностей.
– Зато зимой, на снегу, ему будет лучше всех, – постоянно твердил Камио, словно это пустяковое преимущество искупало все трудности, с которыми придется столкнуться белому лисенку.
Сначала малыши только пищали и хныкали, но вскоре начали повторять за родителями отдельные слова, а потом и целые фразы. О-миц все схватывала на лету, а А-сак оказался молчуном, и трудно было понять – то ли он туго соображает, то ли погружен в свои раздумья. Вечно он самым последним замечал, что на землю выполз вкусный червяк. Однажды, уставившись на тучу, что проплывала по небу, он заявил:
– Пес. Пес.
Камио, который сидел рядом, поднял голову, увидел взлохмаченную темную тучу и поправил сына:
– Нет, А-сак. Какой же это пес? Это туча. Скажи «туча».
Но лисенок упрямо тряхнул белой головенкой и настойчиво повторил:
– Пес. Пес.
Камио вновь взглянул на небо. В самом деле, и в очертаниях, и в движениях, и даже в хмуром выражении этой тучи было что-то собачье. Лис невольно вздрогнул.
– Знаешь, в какое-то мгновение я явственно увидал в небе собаку, – рассказывал он после О-ха. – Страшенную собаку – черную, лохматую, с острыми зубами, злобными глазами. С чего бы это?
– Может, это был собачий дух? – предположила лисица.
Камио покачал головой:
– Нет, вряд ли. Скорее это наш А-сак своим воображением превратил тучу в собаку.
– Не пори чушь, – перебила О-ха и перевела разговор на другое.
Мысль о том, что один из ее лисят обладает необъяснимыми, загадочными способностями, вовсе не радовала лисицу. Ей хотелось, чтобы ее дети были нормальными, обычными лисами, такими, как все.
В другой раз, во время засухи, которая тянулась уже несколько недель, А-сак пробормотал перед сном: