Потерянные в Великом походе

– Ну отчего же? Юн – лучший стрелок во взводе, а может, и во всем батальоне. Почему же ерунда?

– Да, но…

– Что «но»? Лучшему стрелку полагается иметь хорошую винтовку, разве нет?

– Мы вовсе не хотим сказать, что ружье, которое ты мне сделал, плохое, – добавила Юн, коснувшись руки Пина. Ее пальцы были липкими от сока батата. – Оно мне славно послужило. Я уверена, что любой товарищ, которому посчастливится унаследовать его, может считать себя везунчиком.

– Лишний ствол для взвода, – подмигнул Ло. – Что может быть лучше?

У Пина возникло ощущение, словно ему вспороли живот и теперь тянут наружу кишки. Он ничего не сказал в ответ, и парочка прошла мимо. Ло шагал, заложив руки за спину и глядя в потолок. Пин остался стоять на месте, медленно вдыхая и выдыхая. В зале воняло серой. Вкрапления кварца на стенах пещеры поблескивали, словно тысячи пристальных глаз. Он услышал знакомый смех, донесшийся от входа в пещеру. Обернувшись, он мельком увидел Юн. Она как раз выходила наружу и, запрокинув голову, хохотала над чем-то забавным, что сказал ей Ло.

4

Следующие три дня Пин почти не выходил из мастерской. Поскольку гоминьдановцы отступили и особо срочной работы у него не имелось, монотонный труд и открывающиеся со скалы виды сельских пасторалей приносили успокоение. К счастью, Ло не показывался, но память услужливо раз за разом воскрешала образ парочки в парадном зале. Они не держались за руки, они вообще не касались друг друга и все же казались почти неразлучными. Кто знает, как далеко успели зайти их отношения? Каким-то хитрым образом Ло заставил сдать назад остальных претендентов на сердце Юн. Пин нисколько этому не удивился. В банде Ло был переговорщиком, именно его отряжали выбивать долги. Он умел добиваться желаемого одними лишь уговорами, не ломая при этом должникам ноги и не похищая их детей. Надо полагать, Ло, отлично умевший подмечать чужие слабости, давно все спланировал. Скорее всего, он не считал Пина соперником. Ло слишком хорошо знал друга и решил, что тот подуется с неделю в одиночестве, после чего прискачет к нему как ни в чем не бывало.

В Гуанчжоу их величали Дымом и Шепотом. Пин получил кличку Дым за то, что делал оружие, а Ло стал Шепотом за свои таланты убеждать. Пин оказался в банде как раз благодаря Ло. Прежде чем это случилось, Пин был двенадцатым учеником кузнеца, который кормил своих подмастерьев теми же помоями, что и свиней. По ночам Пин воровал остатки металла, делал оружие и продавал его бандитам, чтобы заработать хоть какие-то гроши на карманные расходы. Ло настолько впечатлился пистолетом, который смастерил ему Пин, что познакомил парнишку с главарем банды Ти, который и взял его к себе. Пину шел восемнадцатый год, и он был рад, что наконец-то в этом мире у него появился друг, да еще такой, что водит по публичным домам и на своем примере показывает, как должен вести себя настоящий мужчина.

Затем гоминьдановцы всерьез взялись за преступный мир Гуанчжоу. Как только в городе стало небезопасно даже членам банд, Ло уговорил Пина перебраться в сельскую глушь. До него дошли слухи о некой общине в провинции Цзянси – дескать, состоит она из разбойников и бедных крестьян, которые без разбору убивают богатеев, и правильно делают, те все равно этого заслуживают. Ло возжелал увидеть такую невидаль своими глазами, и Пин отправился с ним, поскольку больше ему податься все равно было некуда.

Их встретил лично товарищ Мао: «Если хочешь узнать вкус груши, ее надо попробовать. Присоединяйтесь к нам и посмотрите, как простой народ трудится над созданием идеального общества». Затем он сказал, что Красная полевая армия предъявляет к каждому солдату очень высокие требования, но при этом ее не следует воспринимать как армию в общепринятом смысле этого слова. Это скорее огромный партизанский отряд, состоящий из единомышленников, в котором нет строгости и ограничений, присущих обычным воинским подразделениям, а бойцы живут своей обычной нынешней жизнью, сражаясь при этом за жизнь лучшую. Мао решил, в каком взводе Пин и Ло будут служить, после чего друзьям выдали форму. Пин не шибко вникал и верил в то, о чем говорили вожди, но должен был признать, что никогда прежде не оказывался в месте, где люди были преисполнены такой энергии, где он чувствовал себя столь же безопасно и где с ним обращались почти как с равным.

В каком-то смысле Пин чувствовал себя в долгу перед Ло, но при этом часто задавался вопросом: какая выходка друга заставит его окончательно и бесповоротно порвать с ним? Ло, казалось, умел чудесным образом балансировать на тонкой грани, вызывая то безграничное доверие, то лютую ненависть.

Больше всего Пина беспокоил лишь один вопрос: действительно ли Юн привлекает Ло, или же он просто решил увести девушку из желания жестоко посмеяться над товарищем, доказать, что ему такое под силу. Пин ей не чета, Хай-у – тоже; получается, Ло лучше обоих? Пин с радостью опустился бы на колени, отвесил дюжину земных поклонов и провозгласил бы Ло властелином мира, если б только его друг после этого оставил Юн в покое.

Однажды, когда Юн вместе с другими девушками-военнослужащими раздавала листовки по деревням, в окрестностях Тецзиншани, у Пина появилась возможность поговорить с Ло наедине. Их подразделение помогало крестьянам в долине высаживать ростки риса. Стоял полдень, и солнце нещадно пекло спину – хоть яйца жарь, как на сковородке. Пин погрузил побег в грязь, выдернул ногу из жижи и воткнул еще один побег в десяти сантиметрах от первого. Закончив ряд, он перешел к тому, над которым трудился Ло.

– Скучаешь по ней, – сказал Пин, – я же вижу.

– Не выдумывай, братец, – Ло потянулся к корзине за очередным побегом.

– Неделю назад я и представить такого бы не смог, – Пин отмахнулся от мух, круживших возле его ног.

– В этом и есть твоя беда, – Ло воткнул побег в грязь. – Все выдумываешь, воображаешь, причем всякий раз какую-то ерунду. Нет чтоб остановиться и посмотреть по сторонам. Ты живешь, погрузившись в свои фантазии, словно курильщик опиума.

– Ты поаккуратней. Сейчас я разговариваю с тобой совершенно серьезно.

Ло рассмеялся: