Сезон охоты на единорогов

22
18
20
22
24
26
28
30

— Юр, а почему здесь так много осин? — Спросил я, осматриваясь. Внутреннее напряжение оставалось сильным, но никакого Присутствия не наблюдалось.

Юрка остановился и тяжело вздохнул, посмотрел на меня исподлобья:

— Ты только не думай, что я придумываю! Это очень грустная и кошмарно страшная история!

Так. Просто захватывающее начало!

Я тоже остановился, присел рядом с Чудой и приготовился слушать, не забывая оглядываться.

— У графа умерла жена и оставила ему маленькую дочь. Граф погоревал-погоревал и женился на другой женщине, бешено красивой. А она оказалась ведьмой…

— А да! Я знаю эту сказку! — Отозвался я. — Естественно, что она решила убить графа и завладеть его богатствами. Когда граф умер, его владениями стала управлять ведьма, а молодая падчерица ей мешала и поэтому она и её решила убить. Но та, с помощью молодого жениха смогла избежать смерти, а потом и ведьму наказать. Так?

Юрка хихикнул. Потом ещё раз. Потом неудержимо засмеялся и, старательно зажимая рот ладошками, вжался мне в куртку.

— Дурак ты, Борислав! — Выдавил он. — Ну, как есть, дурак!

— Ладно, — проворчал я. Меня с головой накрыло странное чувство причастности от глубокого прикосновения мальчишки. Такое, словно я действительно общаюсь с ведущим. С великим Ведущим. Или … с собственным сыном. — Я — дурак… А осины-то откуда?

Юрка после моего вопроса стал очень серьёзным, даже хмурым:

— А осины сама ведьма велела посадить. Она добрая была и не хотела людям вредить. А осина, сам знаешь, дерево колдовское — она всегда силу из зла сосет. Вот ведьма и жила под этими деревьями для того, чтобы ей сил на тьму не хватало. Но и света в ней не было столько, чтобы жизнь поддерживать. Она стала чахнуть, а тут засуха настала, и крестьяне, подученные падчерицей, решили, что виновата графиня. Ну и схватили, сожгли… Правда, дом гореть отказывался и сад не пострадал… А потом всем было стыдно. Потому что дождь так и не полил. Тогда вообще от голода два года детей не было…

Юрка нахмурился, всматриваясь странно пустым взглядом в даль, словно видел далеко, сквозь осинник, сквозь лес, сквозь горизонт. Стоял тонкий и напряжённо-острый. Такой, как будто не чужую историю рассказывает, а свою. О самом дорогом говорит. О потере чего-то мне не ясного. И острость его на грани ненависти.

Осины вздохнули под ветром. Юрка вздрогнул и поёжился, словно услышал чей-то порицающий голос в темноте.

— Пошли, а то время убежит, — коротко мотнул он головой и потянул меня дальше, первым продираясь через камыши.

Шли мы недолго. Обогнули озеро и подошли к бывшему пляжу. Раньше тут, наверное, купались только барышни. Именно для них серела заросшая каменная лестница, переходящая в выложенную булыжником тропу, для них стояла мраморная скамья, ныне почти разрушенная, высились столбы бывших качелей, оставалась разровненная площадка для загорания… Наверное, раньше здесь было больше солнца. Я ступил на остатки каменной лесенки и вопросительно взглянул на Чудо. Он хмуро стоял на одной ноге и теребил опущенный меч.

— Проблемы? — Спросил я, на всякий случай оглядывая местность.

— Нет, — покачал он головой, поняв недосказанное. — Здесь всё чисто…

— А что за меч держишься? — Я не стал обливать презрением деревяшку в его руке, и, видимо, поэтому заслужил его доброжелательно-смущённый взгляд и не менее смятый ответ:

— Да это так… на всякий пожарный, — он закусил губу, помолчал, потом виновато пожал плечами: — Я просто кошмарно трушу, Борис… А меч, он только потом поможет. Если придётся отбиваться.