Сглотнул комок дурноты под кадыком. Как я пропустил тот миг, что она успела подняться?
— Ох, напугал ты меня, — дрогнули её бледные губы.
И вправду — лицо вытянувшееся, побелевшее, словно увидела что-то жуткое.
— Я?!
Она закусила губу и зло помотала головой.
— У, тарх! — выдохнула сквозь зубы, словно выругалась. И резко села рядом.
Но руки моей не выпустила. Так и держала, вцепившись горячими пальцами за запястье. Там, где пульс. Вливая в моё дрожащее нутро необходимую силу. И у меня стало проясняться в глазах. И в теле снова зашевелилась боль.
Только потянулся к ране, как Анна резво перехватила и отбросила мою руку. Прошипела рассерженной кошкой:
— Дай сюда!
И положила ладонь на раненный бок, горящий так, словно на него плеснули расплавленного олова. Сразу стало легче.
— Заживёт, — едва слышно уверила она. — Нутро не пробило, только мясо клок… Внутрь не пошло. А на плече совсем уже мелочь осталась — края уже плотно схлопнулись, теперь главное не тревожить бы и не шевелиться, а то…
И, поникнув, отняла руку от раны.
— Что?
Такие яркие перепады настроения, как у неё, я никогда не встречал. Вот только что всё хорошо было, а теперь глаза потемнели, словно перед грозой! Ну, что ещё?
— Юлу надо вытаскивать, — глухо напомнила она.
Я пожал плечами. Надо. Сейчас Женьку подниму и пойдём.
Анна встала, выпрямилась, свела брови, словно сейчас начнёт бушевать фурией, и притопнула в порыве эмоцией:
— Дери тебя за ляжку, тархово отродье! Дикарь чёртов! Пень-колода на мою голову! Ты хоть что-то понимаешь?! У! Юла, зараза ты малолетняя! — она схватилась за голову.
Я кашлянул в кулак и снизу вверх взглянул недобро:
— Ну, согласен, я — дурак, пень и прочее. Но Юрку оставь в покое. Он-то тебе чем дорогу перешёл?