— Это не конец света, — сказал Ипай Владимир, — это переселение народов.
А Кубито не проходили. Или шли по противоположной стороне, добраться куда сквозь Ипай и Кумбу было проблематично.
Эти Ипай и Кумбу, придя в соприкосновение, сцепились друг с другом. Бились штюкерами, забыв о социальной дистанции. Ипай Владимир дернулся вступить в бой на стороне своих, но опомнился. В схватку вступила колонна Мури. Полицейские и милиционеры, все в красных масках, раскрашенных черными и белыми углами и зигзагами, вовсю работали бумерангами, наводя порядок. Наконец появилась колонна Кубито. Шла спокойно. Майоры-фрилансеры — тоже в масках и с щитами цвета темной охры, опять же в углах и зигзагах, — шли по бокам и спереди, предупреждая возможные эксцессы.
Ипай Владимир и Кубито-тян проскользнули мимо их бумерангов и присоединились к своим. Словно достигли наконец желанной цели. Кажется, они забыли, куда шли и чего хотели.
61
это прикольно — быть кубито
— Это прикольно — быть Кубито, — шепнул Ипай Владимир на ухо Кубито-тян, обнимая за талию, обнимая крепко. — Если бы я не был Господь Бог Саваоф, я хотел бы быть Кубито.
— Отпусти, нас не поймут. — Кубито-тян высвободилась из его объятий. — И вообще, не поминай имя Господа всуе.
Последних слов Ипай Владимир не расслышал — кто-то, с седой бородой и усами, загудел в вувузелу прямо у него над ухом. Гудел, перебирая пальцами, словно играл на кларнете, и не собирался останавливаться.
Колонна дошла до перекрестка и стала медленно заворачивать вправо — эта поперечная улица была значительно шире, Ипай Владимир даже помнил, как она называлась. По улице уже продвигалась Мури-колонна. Чтобы не допустить столкновения, идущие по краям майоры-фрилансеры с грохотом били в свои щиты, как в барабаны.
И вдруг стало тихо.
62
только плясать, плясать…
Барабаны не гремели. Вувузелы не завывали.
Колонны остановились в движении. Люди замерли.
«Режим карантина по форме Эф восемь отменяется, — вещал синтетический голос, — все в обязательном порядке должны возвратиться к местам постоянного проживания и местам работы».
— Пошли, что ли, — сказал Ипай Владимир, но не двинулся с места.
Все вокруг тоже не шевелились, застыв в тревожном оцепенении. Потом пришли в движение. У кого-то дернулось плечо, кто-то поднял руку, кто-то топнул ногой. Кто-то присел, кто-то подпрыгнул. Кто-то засмеялся в голос — словно залаял, и тут же замолк. Ипай Владимир почувствовал, что у него без участия воли — и даже против — начинают подергиваться руки и ноги. Все резче, сильнее, размашистей. Он уже скакал, крутился, вскидывал руки — короче сказать, плясал. Как плясали другие вокруг — Кумбу, Ипай, Мури. И Кубито, разумеется, и Кубито. Где-то среди них была Александра-тян. Полицейские, милиционеры, майоры-фрилансеры тоже плясали, побросав свои бумеранги.
В этом танце не было ни красоты, ни радости — только судорожное подергивание, не дающее шансов остановиться. И он, Ипай, не был уже ни Богом Саваофом, ни апостолом Петром, — только заводной механической куклой. Вспомнились чьи-то слова: «Идея овладевает массами как пляска святого Витта». Но какая идея овладевала им и тысячами других, заходившихся в пляске? И была ли тут какая-нибудь идея? Это последнее, о чем Ипай Владимир успел подумать, перед тем как перестать о чем-нибудь думать.
И только плясать, плясать…