Сейчас они причитали и плакали, но это уже не имело значения.
21
Нестор спрашивал у человека в шляпе про стеклянный звон — тревожный сигнал мобильника, — который повторялся с навязчивостью кошмара.
Может, это и был кошмар — не кошмар собственно, а признак кошмара. Как приметное дерево в лесу, на которое натыкается заблудившийся — раз, и еще раз, другой, третий, — и понимает, что заблудился уже окончательно и что из леса не выбраться.
— А надо ли выбираться? — спрашивал человек. — Ведь нельзя сказать, что тебе здесь плохо. Какие-то неудобства, может быть, и имеются, но ни настоящего страха, ни настоящей боли. А перечень возможных событий еще не исчерпан, впереди ожидаются интересные моменты, могу обещать. Кроме того, у тебя есть ведь некоторые планы, или, скажем так, — помыслы. И не обидно тебе будет уходить, ничего в этом смысле не сделав?
Нестор вспоминал о Лилиной непотроганной коленке, смущался и умолкал, но потом обращался снова к теме тревожного звона:
— Если этот сигнал, как ты говоришь, звучал один-единственный раз, значит ли это, что я снова и снова возвращаюсь в этот момент времени, когда он раздался? Непостижимо, но я готов поверить. И тогда вокруг меня действительно кошмар, из которого нет выхода.
Но человек уходил от ответа, предпочитая развеяться ветром или растаять как сахар, а однажды сказал:
— Начнем, отступя. Человек сложен — это так. Но, думая в конечной перспективе о человеке, представим что-нибудь более простое и знакомое. Что-нибудь элементарное — например, атом, относительно которого мы представим, что он наделен неким элементарным сознанием.
Звуки внизу становились тревожней и ближе, и Нестор, не дослушав, перемахнул на соседний эскалатор.
Иногда ему казалось, что он перелетает на крыльях. Что может, когда захочет.
22
Нестор и Лиля разговаривали, сидя, как всегда, на ступеньке эскалатора, идущего вниз.
Со стороны могло показаться, что они просто разговаривают (если б только где-нибудь была та сторона, с которой могло что-то казаться).
А на самом деле они произносили чужие слова, которые как бы диктовал им человек в шляпе, который был рядом, словно невидимый, и стоял то за одной, то за другой спиной, то и дело меняя место.
Нестор подчинялся его влиянию и чувствовал это, но иногда ему удавалось вставить в разговор и свое слово.
Он думал склонить Лилю на то, чтобы вместе перепрыгнуть через перила на другую ленту — идущую вверх, а может быть, и дальше — на неподвижный эскалатор. Это был бы словно побег вдвоем. Нестор пытался увести разговор в нужную сторону, и это почти удавалось ему, но человек в шляпе вмешивался и мешал, за двоих рассуждая о ненужных вещах.
Еще Нестор думал положить руку ей на колено, но не решался — не от нерешительности, а довольно было того, что он держит в ладонях ее босую ногу. И действительно было довольно, потому что существовал непреодолимый зазор между намерением, которое оказывалось где-то в прошлом, и настоящим моментом, самим по себе счастливым.
Да, это было, что Нестор строил планы, — например, предполагая, что можно воспользоваться замешательством девушки, когда она — не то чтобы против воли, но явно помимо — произносила свою порцию чужих, навязанных слов, и как бы невзначай положить руку ей на колено. Или отвлечься самому, как бы ни о чем не помышляя, и дать безмысленной руке волю, а она сама переместилась бы в то место, куда хотела — естественным, что называется, образом. Но когда наступал вроде бы момент действия, Нестору не приходило в голову вспомнить о своих мысленных заготовках. Был повод задуматься, было ли в действительности то, к чему он так навязчиво стремился, его собственным желанием.
Во всяком случае, сейчас его руке, кажется, было хорошо и на ее теперешнем месте.