Ангелы: Анабазис

Медведев посмотрел на молчаливого пленника и в который уже раз задумался — если бы он оказался в таком положении, смог ли вот с таким спокойным достоинством принимать выпавшие тяготы? И сам себе отвечал — нет, не смог бы. И дело тут не в том, что не перенёс бы побоев, унижения, усталости и изуверского холода, от которого заступниками были только джинсы да свитер с чужого плеча. Стерпел бы. И не такое бывало. Но он не смог бы оставаться таким… Наивным, что ли? Задичился бы, щерился на каждого подходящего да готовился в любой момент вцепиться в горло. Ненависть и злость — вот та «горючка», которая бы заставляла пламенный мотор биться, а душу, вымотанную в надсадном вое, ещё надеяться — не выжить, так прихватить с собой. Пленник же, кроме боязливой насторожённости да усталой сосредоточенности, не являл никаких признаков внутреннего катаклизма. Он ещё был способен по-мальчишески неловко улыбаться, а не только скалиться, мог пытливо наблюдать за находящимися рядом, без страха боли или сдерживаемой ярости броска, смел беседовать, а не огрызаться. И Михаил не сомневался — духовная мощь юноши была выкована не в песочнице за игрой в куличики. «Храброе сердце и учтивая речь… Если таковы все Тэра — то человечество обречено», — от таких мыслей становилось даже грустно.

Заметно вздрагивая от холода, Всеволод стоял в малом круге и всматривался в небо между центральных камней. Он демонстративно не замечал нервничающих «раверсников», делая вид, что его не волнует факт нахождения под прицелами. А вот Полынцев, в противовес этому спартанскому спокойствию, едва заметно, но всё-таки дёргался, наблюдая за пленником, освобождённым от наручников. Но снятие оков было единственным условием, при котором Маугли мог выполнить вызов пограничного отряда Тэра. «Щиты», называл он их, «Щиты Солнца».

— Мне нужен нож, — не опуская лица, тихо попросил Всеволод. Голос вздрогнул. Может быть, от непрекращающейся лихорадки, а, возможно, — из-за напряжения.

Михаил потянул из ножен свой неизменный боевой нож, но Юрий опередил. И не просто опередил по времени, но плечом потеснил командира, не то, чтобы не дать ему возможности передать оружие в протянутую руку, не то, чтобы закрыть собой от опасности. Медведев крякнул от неожиданности и отступил. Всеволод обернулся на звук и демонстративно замедленным движением забрал клинок Зуброва. «Чтобы инквизиторы не пугались», — понял Медведев и с досадой вернул нож на место. Попытался обойти Юрия — и тот тоже сдвинулся с места. Попробовал отстранить — безрезультатно.

— Юр, обзор загораживаешь, — прошипел Михаил товарищу почти в ухо.

— Ты выше — через плечо смотри, — почти беззвучно отозвался тот. — Чай, не в театре.

Медведев почувствовал, что закипает. Странности Зуброва, проявившиеся в последний день, на его взгляд, перешли ту грань, где ещё можно их сносить безропотно.

— Юр! — голос остался тих, но теперь в нём явственно лязгнула сталь приказа, — Уйди.

— Черто-с-два. — чуть повернулся для ответа Зубров, — к вооружённому без оков не пущу.

И Медведев растерялся. Никогда ему ещё не приходилось встречать такой отпор со стороны товарища. Да и был бы повод! А то, так, несуразность какая-то! Просто мальчишка с ножом, уставший, забитый, едва стоящий на ногах! К тому же — его уверенно держали не прицеле. Да и толку будет от широкой спины Юрия, если вдруг чего. Ведь, Михаил, не особо задумываясь, полезет в ситуацию сам. Потому что — «если не я, то кто же?». Медведев оскалился и, подсев, подцепил друга за разгрузку. Так был шанс просто приподнять тяжеловесного крепыша и сдвинуть в сторону. Без членовредительства.

Зубров отшагнул назад, подав вес на руки командира, и тот едва слышно зашипел, осаживаясь — запястья больно напрягло на излом в неудобной позиции. Оставалось только присесть да отпустить плотный хват, чтобы спасти ладони от растяжений. Юр-сан чуть обернулся и недобро прищурился. Отступать он был не намерен. Медведев сдал назад ещё больше и хмуро выпрямился. Ну, не на глазах же окружающих устраивать разговор по душам! Всё, что происходило до этого момента, оставалось незаметно для людей, чьи взгляды были прикованы к тёмной фигуре тэра внутри каменного круга. Михаил вытянулся и посмотрел через плечо друга на пленника.

Всеволод, замерев, всматривался в небо, провисающее тяжёлым намокшим балдахином в фиолетовых и тёмно-серых разводах. Словно ждал чего-то. И можно было бы предположить, что нужного времени, но звёзды не просматривались меж туч. Но вот Маугли вздрогнул и коротким движением полоснул лезвием по запястью. Перекинул нож и, не оглядываясь, протянул Зуброву. Как и положено — рукоятью вперёд. В темноте Медведев не видел потока крови, но, помня силу движения, не сомневался, что она быстро орошает землю под ногами юноши. Впрочем, по тэра нельзя было сказать, что кровопотеря или боль имеют для него какое-то значение. Он недвижимо стоял, развернув руку от себя вдоль тела — чтобы не запачкаться. Ладонь в темноте казалось чёрной. Наконец, посчитав, что земля намочена достаточно, Всеволод отшагнул назад, за предел каменного круга. Хотел пережать измазанное запястье, да Полынцев не дал свободного времени. Блеснули кольца «нежности». Маугли нехотя протянул руки. Замок наручников щёлкнул неожиданно громко, так, что услышали все. И «раверсник» отступил от пленного. Всеволод медленно опустил руки и замер, вглядываясь в проём. Лицо его заострилось.

Зубров чуть обернулся к командиру и констатировал:

— Если сейчас не перевязать — истечёт.

Медведев нахмурился. Высказанное другом было логично, но Полынцев почему-то не перевязал рану пленника. Не потому ли, что считал, что «и так сойдёт»? И Маугли восстановится? Что-то было в этом неправильное… Михаил повернулся к Славяну и кивнул в сторону пленного. Вячеслав быстро сообразил, о чём идёт речь.

По примеру тэра Медведев посмотрел на камни. Холодно. Темно. Ветрено. Тихо. Якоби на охране в проёме внешнего круга оторвался от созерцания темноты за пределами домена и, кинув взгляд назад, недовольно поинтересовался:

— Ну и долго мы в «море волнуется» играть будем?

Медведев не успел ответить. Отозвался Зубров. Словно в два слова подал всё сжатое напряжение момента:

— Заткнись, Батон!

Не один Михаил покосился на Юру-сана. Такое глухое напряжение нечасто можно услышать в голосе обычно спокойного человека. Видимо, допекло. Батон заткнулся.