— Ты выходишь за порог — крылья, плечи… Полуптица, полубог — человечек… Сознавая от чего отмежёван, отличая «своего» от «чужого»…
Михаил взглянул на друга. Раны сочатся, лицо подёргивает от боли, разговаривает с трудом, а тут…
— Разбегаешься, бежишь и, пожалуй, — тихо присоединился он. — В голове твоей Париж да Варшава…
С душой пели. Только душа выходила сиплая, хриплая, словно чужая.
— Смотришь, слышишь — тишина, только эхо… Землю жаль — она больна человеком. Занедужила всерьез и надолго. Но что бы к ней ни привилось — все от бога …
Где-то закричала птица.
Михаил вскинулся. Так и есть — вертолёт. Слева.
— Ты выходишь за порог — крылья, плечи. Полуптица, полубог — человечек…, - закрыв глаза, продолжал шептать-петь Степан. — Лишь Харон унылый Стикс переехав, шепчет: «Господи, прости человека»…
Михаил обернулся, глянул на Родимца — самому двинуться оказалось сложно. Ещё требовалось время отдыха, что б набраться сил на последний рывок. Лейтенант понимающе кивнул и оставил раненого. Доковыляв на открытую площадку, подал в небо знак посадки. Зелёное днище проплыло над головами. Борт пошёл на поворот. Начал снижаться. Ветром ударило по деревьям, заклубило и вздыбило кроны. Осыпало иголками.
Вдох. Выдох.
— Пойдём, что ли… — Михаил, тяжело поднявшись, подал руку раверснику.
Держась друг за друга, они трудно и тяжело пошли против ветра.