Артефакт острее бритвы
Я был связан зароком не брать чужого, только попробуй — сдержи его, когда у тебя нет ничего своего, даже имени. Пришлось выкручиваться и выдавать себя за другого, развивать колдовской талант и становиться адептом не хуже прочих.
И своего я добился – да, но с тем же успехом мог выстроить песочный замок в надежде на то, что его не смоет набежавшая на берег волна. Смоет! Непременно смоет! Убийцы не отступятся и выполнят заказ не сегодня, так завтра. И раз уж чужое впрок не идёт, значит, пришла пора обзавестись собственным именем — моим и только моим. Остальное приложится. За остальным дело не станет.
Артефакт острее бритвы
Глава 1
Артефакт острее бритвы
10–11
Мир живых оказался отделён от царства мёртвых чертой, проведённой по брусчатке белилами. Решительно все абитуриенты полагали, будто мир живых на другой стороне, для меня же всё обстояло ровно наоборот. И я остался там, где остаться был должен.
Впрочем — не так сразу. Начать с того, что до лагеря мы еле добрели. Пусть действие усыпляющего аркана невесть куда сгинувшей Сурьмы долго и не продержалось, Дарьян не пришёл в себя, сколько ему ни тёрли щёки и уши.
Попутно меня засыпали неудобными вопросами, и я запираться и выдумывать небывальщину не стал, рассказал всё как было. Лишь приписал победу в схватке Дарьяну, да ещё умолчал о том, что узнал «демона», принявшего обличье внутреннего ученика. Между делом предложил никому о случившемся не рассказывать, но меня не поддержали, а настаивать на своём не рискнул. Когда б не Зван и Огнич, ещё мог привести кое-какие доводы, а с этой парочкой откровенничать было себе дороже.
Ещё, пока возились с книжником, спросил у Беляны:
— Ты как иллюзию-то различить умудрилась?
Черноволосая пигалица неуверенно передёрнула плечами.
— Кто б самой сказал! Просто всё яснее ясного вдруг стало. — Она ещё потормошила Дарьяна и объявила: — Надорвался! Придётся нести!
И — понесли. Тащить соученика выпало мне, Огничу и Звану. Двое волокли, закинув руки не слишком упитанного, зато очень уж нескладного книжника себе на плечи, третий переводил дух, но и так вымотались сверх всяких мер. Как по каменной осыпи поднялись — даже не знаю, не иначе лишь чудом.
Наше позднее возвращение в лагерь никого из наставников не удивило и не возмутило — ну да мы ещё и не самые последние на перевал поднялись. И даже бессознательное состояние Дарьяна чем-то из ряда вон не стало: такая реакция на слишком длительное пребывание в небесном омуте оказалась делом обычным — школьные врачи поставили книжника на ноги буквально за пару минут.
— Не перенапрягайся в ближайшие дни, — сказали ему, прежде чем выставить из госпитального шатра.
Беляна уловила в моём взгляде намёк на укор и развела руками.
— Ну а что ты хотел? Я ещё даже наложение рук до конца не освоила!
— А чего это? — уставился на нас сбитый с толку Дарьян. — Когда в лагерь-то успели вернуться?
Но поговорить нам не дали, сразу погнали прочь от госпитального шатра. Нельзя сказать, будто к тому выстроилась очередь, да только не выстроилась она лишь по той простой причине, что на исцеление пустяшных травм и ушибов много времени у лекарей не уходило, а с укусами, переломами и отравлениями пациентов доставляли не так уж и часто.
Кругом царила суета, возвращавшихся из омута абитуриентов отпаивали травяными настоями, после чего отправляли сдавать трофеи, и вот уже там без очередей не обошлось — даже у котлов с кашей не такое столпотворение наблюдалось, как на приёмке. Оно и немудрено: все находки сначала самым тщательным образом изучались, обмерялись и взвешивались и лишь затем вносились в общую опись. Ещё и каждый второй абитуриент полагал, будто отыскал в омуте нечто куда более ценное, нежели заявляли наставники — дело разве что только до прямых обвинений в обмане не доходило.