Где-то есть ты

22
18
20
22
24
26
28
30

– Открывай рот, – он зачерпывает алюминиевой ложкой серую жидкую массу и протягивает мне.

Облизываю разбитые губы и открываю рот. На вкус эта мерзость походит на холодную тугую овсянку без соли и сахара. Приходится проглотить.

Мужчина, не отрываясь, следит за мной.

– Спасибо, – наконец, шепчу я, закончив есть.

– Пошли, – он впивается пальцами в мое предплечье, оставляя там багровые следы, – помоешься.

– Хорошо, – соглашаюсь я, заранее зная, что выбора нет. Однако все

мое существо ликует в надежде на побег.

Замечаю, что на нем все те же треники с вытянутыми коленками и свитер, замазанный жиром и пропахший едким потом. Мы выходим из комнаты, ставшей местом моего заточения, и попадаем в коридор со стенами,

выкрашенными в мрачный темно-синий цвет. Вяло перебирая ногами и запинаясь, еле поспеваю за ним. Он идет впереди, дергая меня за цепочку от наручников.

На одной из стен замечаю круглое зеркало, вытягиваю шею и вижу мельком свое отражение: маленькое испачканное личико с огромными

испуганными глазами и разбитыми губами. В первую секунду даже себя не

узнаю, настолько мой образ напоминает несчастного, приговоренного к расстрелу. Волосы – как провода, прилипшие к голове, а футболка совершенно черная от грязи и прилипшая к телу.

Это вызывает во мне такой приступ ярости, что хочется проломить

Гене его жалкий череп. Кто он такой, чтобы так истязать людей? Возомнил себя Господом Богом?!

Останавливаюсь, наткнувшись лбом на его спину, и чуть не падаю.

Похоже, что мы пришли на кухню. В нос бьет запах тушеной капусты. Оглядываюсь. Свет падает от маленькой лампочки с потолка. Крошечное

окошко завешано плотным полотном черного цвета. Посредине стоит

покосившийся стол, рядом – два стула. Старый кухонный гарнитурчик зеленого цвета разбавляет серость помещения, а на убогой советской плите стопкой грудятся кастрюли всех мастей.

– Здесь есть газ? – спрашиваю первое, что приходит мне в голову.

– В баллоне, – сухо отвечает он и подводит меня к большой железной