От большой любви он прижал горшок к животу.
– Хэллрой, не хочу расстраивать, но твоя Изольда – азрийский кактус!
– И что? – фыркнул он. – Это не делает ее хуже светлой чародейки.
– Я не о том. Ты мне вчера сказал, что азрийские кактусы выстреливают иголками, – напомнила я.
– Ты просто не знаешь, что такое страстные объятия, маленькая девственница, – фыркнул Хэллрой. – Они стоят любой боли.
– Нет, ты, конечно, страдай, если очень хочется, – кивнула я, – но помни, что Изольда скоро облысеет.
Тут кактус действительно решил чуточку полысеть и плюнул колючкой. Инкуб сдавленно охнул, едва слышно выругался и с удивительной резвостью переставил горшок с коленей на качели. Потом и вовсе отодвинул подальше. Бросив в мою сторону недовольный взгляд, он не стал вытаскивать вонзенный шип, просто прикрыл рубашку, пряча раненый голый живот.
– Зачем пришла-то?
– Куда ты дел клетку, которую мы купили вчера?
Хэллрой нахмурился, пытаясь осознать, о чем идет речь. Судя по глубокой складке между бровей, в голове у него происходила напряженная работа мысли, но припомнить, что к чему, не позволяли выпитые бутылки вина. Не желая и дальше напрягаться, он просто попытался от меня избавиться:
– Отдал темному прислужнику.
– Какому? – допытывалась я.
– Откуда мне знать? Они все на одно лицо.
В общем, сегодня Торстен-средний был не способен проносить пользу обществу. Сдаваясь, я махнула рукой – мол, счастливо оставаться, – но все-таки спросила:
– Хэллрой, можно вопрос?
– Что еще? – перевел он затуманенный нежностью взор от кактуса ко мне.
– Как долго на инкубов действуют любовные зелья?
– Так я тебе и рассказал, светлая чародейка, – ухмыльнулся он. – Эту тайну мы уносим с собой в могилу.
– И все-таки?
– Не угадаешь. А что?