С девчонкой она разговаривала совсем иначе, мягко, и платьице на ней поправила ласково, когда девочка, протирая глаза кулачками, соскользнула с постели, нащупав ногами башмачки.
Эйнар проводил убежавшую малышку глазами, прошел в комнату, поискал, куда сесть, но кресло пришлось бы двигать от кровати и разворачивать, а ему хотелось побыстрее отделаться от разговора. Так что он просто встал у стены, где все еще валялась скамеечка — позорным напоминанием о его вспышке. Йотунова кровь и утбурдовы дети, да за эти несколько дней он выходил из себя чаще, чем за все десять лет жизни с Мари. Последние два года он и вовсе провел в тяжелом сонном забытье, где каждый день был похож на прошлый и ни один не радовал. Не радовал, но и не огорчал особо. Эйнар привык думать, что когда-нибудь все наладится, ведь любые раны заживают, если не умереть от них сразу. Болят на непогоду, тянут, сковывают тело, но рубцуются. А сейчас ему словно вскрыли нарыв — и боль плеснула разом, остро и резко.
Женщина, которая сейчас сидела напротив, приводила его то в бешенство, то в отчаяние, горячила кровь обидными словами и взглядами, давала надежду и тут же все портила. Она была воплощением всего, что ему не нравилось в женщинах: дерзости, злой насмешливости и полного нежелания подчиняться. Ладно бы мужу! Но ведь есть же какие-то традиции, на которых держится мир? А проклятая магичка живет так, словно бросает вызов и богам, и людям. Словно каждый миг ждет удара и готова его отразить, а потом ударить в ответ. Как она вообще согласилась выйти за него замуж? И зачем?
— Сегодня вечером я уезжаю, — тяжело сказал он, чувствуя, что любые слова будут лишними, кроме самых простых и необходимых. — Переночую на заставе, а утром поеду на перевал встречать посольство.
— Вам виднее, капитан, — последовал холодный ответ.
— Я мог бы уехать завтра, — сказал Эйнар то, что говорить, пожалуй, было не обязательно. — Но…
— Вам виднее.
И снова этот высокомерный голос, не ядовитый, но колкий, как крошево битого и замерзшего льда.
— Дайте договорить, — мрачно попросил Эйнар. — Я мог бы уехать завтра, но мне не нравится, что тогда мы с вольфгардцами поднимемся на перевал одновременно. Места там глухие, нехорошие…
— Боитесь засады?
Леди прищурилась, и Эйнар заставил себя вспомнить, что она вообще-то тоже офицер. И дело не в том, что магичка, а в трех годах войны, на которой женщине не место, но если уж женщина там становится своей, то послушать ее стоит не меньше, чем мужчину. А то и больше в каких-то вещах. Очень уж иначе они смотрят на мир.
— Опасаюсь, — честно ответил он. — У них всего дюжина человек. Среди них, конечно, найдется ведьмак, но…
— На всякого ведьмака может найтись маг, — продолжила леди, и Эйнар кивнул.
— Мне будет спокойнее проехать там днем, а не к вечеру, — сказал он с той же тяжелой откровенностью. — Осмотреться, выставить дозор на скале. Может, я в барсучьей норе медведя вижу, но…
Он замолчал, не зная, что добавить и зачем вообще затеял этот разговор. Помощи от леди он, конечно, не ждал, хотя боевая магичка могла бы… Что? Поехать вместе с ним? Так она уже не служит в армии. Эйнар не может ни требовать от нее помощи, как от присягнувшего Дорвенанту мага, ни просить — как от своей жены. Да и не станет. Ему в отряде только собственной жены с изломной болезнью от хелайзиля не хватает. И об этом тоже следовало поговорить, но… Сплошные «но» лезут на язык и в мысли, нет бы что-то умное вместо них.
Она смотрела на него молча, не помогая продолжить разговор, и Эйнар понимал, что он в этой комнате нежеланный гость. Надолго, а то и навсегда. Что ж, это вполне можно пережить, он все равно не собирался… Да ничего он не собирался делать! Ни супружеские права предъявлять, ни откровенности требовать. Но можно хотя бы смотреть на него как на равного, а не как на медведя дрессированного? Если не хуже.
— Мне понадобится ваша помощь, — сказал он все так же прямо. — Здесь, в крепости.
Леди подняла бровь. Одну. Изогнула ее, такой малостью ухитрившись выразить и удивление, и насмешку, и почти издевку. Тибальд тоже так умел, но у него получалось весело и не обидно, а за такое выражение, которое Эйнар сейчас видел в светлых глазах, он в юности кидался драться.
— Мои люди не знают, как принимать такого гостя…
Говорить было все труднее и неприятнее, но Эйнар терпел. Ему действительно нужна была помощь, пусть и приходилось просить ее, наступив на горло собственной гордости.