— А если раньше?
— Любой судья согласится дать месяц на мою просьбу о примирении.
— А семейный психолог посоветовал бы нам разъехаться на месяц. Почему не такой вариант? Месяц — это ерунда. Несложно прикинуться паинькой, склонить к нужному тебе решению, а потом все скатится к прежним настройкам.
— Тебе ничто не помешает подать на развод в любой момент, после того месяца.
«Так же, как и тебе предпринять что-то в течение этого времени!»
— Где гарантия, что ты не потребуешь примирения потом, и придется еще месяц ждать? Давай сейчас начнем процесс, если «помиримся», то я заберу заявление.
— Из гарантий у тебя только мое слово. Я бы не хотел делать все это официально сейчас. Причин несколько. Я хочу, чтобы ты оставалась моей женой. Имидж. Бизнес. Репутация. Думай, Вер. Сколько хочешь. Выдвигай условия. Но у меня сразу есть одно правило на время попытки примирения — верность.
Лучше синица в руке, чем журавль в небе.
Бери, пока дают.
От добра добра не ищут.
Было еще что-то, но никак не шло на ум. Сидящий рядом с водителем Сережа, казалось, совершенно не переживает, что в ближайшие сутки жена даст ответ — быть второму шансу или нет. Вера настояла, что нужно забрать Карошку, и они мчали в область. Час в одну сторону. Эгоистично, неудобно для самой малышки и свекров. Но ни за что в эту ночь она не останется наедине с Сережей.
Было уже поздно, когда показались огни небольшого городишка. В первый визит на родину Сережи она была потрясена разрухой: убитые дороги, неухоженность каменных строений, ветхость деревянных косеньких домиков. Не понятно, чем жили и как выживали местные. Из цивилизации банкомат, сетевой продуктовый, школа и поликлиника. Сияющий золотом купол церкви отражал нищету вокруг. Ночь и дождь окрасили городок в нейтральный сероватый — и он стал казаться таинственным, а не запущенным.
Свекры оставили прежний дом, но заботами детей были выправлены окна, крыша, утепление, сайдинг и забор. И двор и дом внутри тоже подновили, и с прошлого года Вера без екающего сердца могла оставлять здесь дочку.
У ворот встречал только свекор.
— Уснула наша звездочка. Умаялась. Уж больно ей нравится лестница в сенках. Да ты волнуйся, Вер. Дорожки мы убрали, не оскользнется! А вы чего шубутнулись? Отдыхали бы себе дальше!
Вера предоставила мужу выкручиваться — ему виднее, что прежде наврал. Не успели они очухаться, как теплая одежда перекочевала на вешалку в сенках — что-то вроде предбанника, до входа в жилую часть дома, а они сами были впихнуты в объятия свекрови. Мать ворковала про ужин с дороги, что постелет им на веранде, где никто не потревожит.
— Мне спокойнее с Карошкой в одной комнате, — ответила Вера, предполагая, что дочь уложили в пустующей комнате на полутораспальной кровати.
Галина Николаевна заметила помятое и запятнанное платье Веры, красноречиво осмотрела их с Сережей, но удержалась от расспросов. За годы с мужем, балансирующем на хрупкой границе между алкоголизмом и любовью к застольям, она учуяла те две кружки светлого, что влил в себя сын. С утра все увидит.
Так же, без комментариев, Вере были предоставлены чистая одежда, средства для снятия макияжа и стакан воды. Приведя себя в порядок и вежливо пожелав спокойной ночи, Вера спряталась в комнате со спящей дочерью.
Телефон разрядился, но часы успели показать характерное Вику: