Они вонзались точно в грудь военным, не успевшим даже опомниться, одна из этих лент жалом вонзилась в декольте Аникатии. Мгновения тишины, звучащей как сама Смерть, оборвались дикими криками. Миг – и жала лент снова взмыли ввысь, а все, кого они обожгли, рухнули на пол черными иссушенными мумиями. Рассыпавшись от удара прахом.
Они не ожидали. Никто не ожидал. Поэтому даже не успели поставить защиту.
Я чувствовала себя вросшей в пол или пригвожденной к нему под давящей силой стоящего рядом мужчины. Кажется, даже дышать не могла, потому что внутри рождался страшный ком, мешающий сделать вдох. Тогда как большая часть собравшихся с криками заметалась по залу, бросаясь ко всем возможным выходам, я чувствовала себя так, словно посмотрела в глаза горгоне Медузе.
Правда, и убежать никто не успел: в один миг в зале стало темно – из него знакомо «выпили» все краски, и очень холодно.
– Вы никуда не денетесь с территории дворца. – Голос Валентайна прозвучал знакомо, но мне он сейчас казался чужим. Такие нотки я слышала в нем впервые: мертвые, холодные, идущие словно из самого Загранья. – Если попытаетесь – умрете.
Мне стоило невероятных усилий повернуть голову. За окнами и так царила кромешная тьма вечера, но сейчас я увидела, что там тоже нет красок, только вдали, за известным мне лабиринтом, переливалась стена купола, накрывшего дворец и прилегающие территории. Непробиваемая стена темной магии, по ней бежали серебристые искры, и не было никаких сомнений, что если кто-то попытается войти или выйти, с ним будет все то же самое, что с Аникатией и военными.
Проекция Фергана подергивалась дымкой и таяла на глазах.
– Посмотрите на своего правителя, – холодно произнес Валентайн, и на этот раз его голос погасил остатки всхлипов, воцаряя в зале мертвую тишину. – Он хотел арестовать меня и мою женщину, подставив вас, тогда как самого его нет не просто в этом зале. Его нет даже во дворце.
Последние слова взорвались среди присутствующих бомбой. По залу полетели сдавленные вздохи и выдохи, перешептывания, которые снова оборвались, когда погасли последние всполохи проекции.
– Зная, чем все может обернуться, он поставил вас под удар. На балу мира, – в голос Валентайна ворвалось снисходительное презрение, – вас всех. Ваших близких. Ваших детей. А сам сбежал, рассчитывая отсидеться подальше, чтобы никто об этом не узнал.
– Не может быть! – раздался чей-то сдавленный вскрик.
– Может, – последовал ответ, мужской голос дрогнул. – Магия проекции была отрезана темным щитом, будь Ферган здесь, с проекцией бы ничего не случилось.
Обрушивающиеся на меня потрясения шли один за другим, как морские волны. Будь я в самом деле в море, меня бы уже переломало о камни такими темпами, а после выбросило бы на берег тряпичной куклой. Сейчас же я каким-то чудом держалась и зачем-то посмотрела на Люциана. Он стоял рядом с побелевшей Женевьев, и я быстро отвела взгляд.
– Теперь вы увидели своего правителя таким, каким и должны были. И меня тоже, – холодно продолжил Валентайн. – Как и то, что я буду защищать своих любой ценой. Те, кто присягнут мне, будут под моей защитой. От моего отца, ото всех и каждого, от любой угрозы. Мои подданные никогда не столкнутся с тем, с чем сегодня пришлось столкнуться вам.
Толпа снова зашумела, я же чувствовала, что внутри меня нарастает странная жуткая дрожь. Не та, что рождается на экзаменах, которые ты боишься не сдать, но очень похожая. Только стократно сильнее, когда ты точно знаешь, что вот-вот произойдет нечто очень жуткое, но не знаешь, что, не представляешь, как это остановить.
– Он прав… – донесся голос откуда-то из зала, и его подхватили еще несколько, сливаясь в шум.
– Нет, – их перекрыл голос Люциана. Я даже не представляла, что он может быть столь сильным. – Возможно, здесь нет моего отца, но есть я.
После его слов снова воцарилась тишина, я же по ощущениям лишилась сердца, которое вместе с желудком и остальными внутренностями холодными камнями застыли внутри. Поэтому и сдавленное:
– Не надо… – получилось похожим на попытку разговаривать с застуженным горлом.