Второе пробуждение вышло куда более неприятным, чем первое. Я поднялась на постели с бьющимся где-то на уровне горла сердцем и тяжелым дыханием. По щекам текли слезы.
Я выдохнула сквозь сжатые зубы.
– Адель… – встревоженно позвала Матильда со столика. – Ты в порядке?
– Шо? Где? Когда? – встрепенулась и дремавшая на прикроватной тумбочке Сара. Посмотрела на меня и мягко спросила: – Аделюшка, ты чего?
– Дурной сон, – ответила я, вытирая соленые дорожки рукавом сорочки.
Сердце до сих пор колотилось как заведенное, а из памяти никак не выходила картинка – раскинутые в стороны руки Лейлы, а на груди огромная рана, из которой ещё сочится кровь.
– Тебе не помешает принять курс моих фирменных успокоительных капель, – заявила Книжуля. – Знаешь, и у меня от происходящего в последнее время закладка подрагивает. Нервы, сама знаешь, дело тонкое.
В этот момент дверь без стука распахнулась, и на пороге показалась… Эва!
Бледная, осунувшаяся, но как это не парадоксально, горе тоже делало ее красивой. Кожа стала более бледной и словно фарфоровой, что оттенял темно-синий бархат платья. Не траур, но почти.
– О, ты очнулась, – словно даже с разочарованием проговорила приемная дочь мэра. – Ладно… я сообщу отцу.
И ушла, прикрыв за собой дверь.