— Отчего вы так обозлены, мисс Томас? — резкий холод в его голосе предупреждает меня, что он не из тех мужчин, кого легко запутать. — Это потому, что у тебя не получается отринуть свои высоколобые представления и признать, что, несмотря на то, о чём твердит голова, твое тело хочет взбунтоваться и свернуть с проторенной дорожки? — он усмехается, продолжая низко, покровительственно рычать прямо мне в ухо. — Или ты так практикуешь фригидность, лишая себя всего, чего хочется? В чем нуждаешься? Что чувствуешь?
Ощетиниваюсь, я безуспешно пытаясь освободить руку из его крепкого захвата. Слова волка в овечьей шкуре. Я всё ещё дёргаюсь, когда мимо нас проходят двое гостей, внимательно на нас глядя. Пытаясь, видимо, определить, что между нами происходит. Донован отпускает моё предплечье, ласково потирая место захвата, что со стороны создаёт впечатление любовных поглаживаний. И, несмотря на мою ярость, или, может быть, из-за неё, его прикосновения вызывают мириады чувственных ощущений везде, где касаются его пальцы. Вслед за ними моя кожа покрывается мурашками.
Я ощущаю, как его дыхание опять щекочет мою шею:
— Это так возбуждающе, Райли, — знать, что ты так отзывчива к одному только моему прикосновению. Очень опьяняет, — шепчет он, проводя пальцем по моему голому плечу. — Ты знаешь, что хотела бы понять, почему твое тело так реагирует на мои действия. Думаешь, я не видел, как ты раздевала меня глазами, наслаждаясь, когда трахала меня своим ртом?
Я задыхаюсь, когда он кладет руку мне на живот и тянет, крепко прижимая к себе мою спину, так что я могу чувствовать своим задом доказательство его возбуждения. И, вопреки моей ярости, осознание, что я заставляю этого мужчину так реагировать, дурманит меня. Но, опять же, он, вероятно, реагирует так на многочисленных женщин, которые, без сомнения, регулярно падают к его ногам.
— Тебе повезло, что я не утянул тебя назад в то хранилище, в котором нашёл, и не получил всё, что ты мне предлагала. Заставляя выкрикивать моё имя, — он мягко кусает меня за ухо, и я изо всей силы душу, грозящий вырваться из моих глубин стон от неподдающегося контролю желания. — Трахнуть тебя и исключить из моего списка. А затем двигаться дальше, — заканчивает он.
Никто и никогда не говорил так со мной — невозможно было представить, что я позволила бы такое, — но его слова и напор, с которым он их произнес, неожиданно всё переворачивают во мне.
Я злюсь на своё тело из-за непрошеных реакций на этого напыщенного мужлана. Вне всякого сомнения, он знает, как держать сущность женщины в повиновении, и, к сожалению, сейчас это моя сущность. Я достаточно честна с собой, чтобы признать, что Донован заставляет кипеть мою кровь, но его высокомерие чертовски раздражает. И я знаю, что тоже причастна к происходящему, полностью, но прямо сейчас его поведение — это то, что толкает меня к сопротивлению.
Я медленно поворачиваю к нему лицо, прищуривая глаза. Мой голос холоден как лёд:
— Самонадеянно, не находишь, Ас? Несомненно, твоя типичная модель поведения — трахнуть и бросить?
Его глаза расширяются в ответ на мою неожиданную вульгарность. Или, возможно, он просто удивлен, что я его так быстро раскусила. Я удерживаю его пристальный взгляд, моё тело дрожит от гнева:
— Сколько женщин ты пытался соблазнить сегодня? — я в отвращении поднимаю брови, в то время как призрак вины мимолётно отражается на его лице. — Что? Разве не знал, что я случайно наткнулась на тебя и твое первое завоевание сегодня вечером в небольшом алькове за кулисами? — глаза Донована расширяются, когда он слышит мои слова. А я продолжаю, наслаждаясь удивлением, написанным на его лице. — Неужели она играла с тобой в твою же игру, Ас, и оставила жаждущим большего? Желая уязвить побольнее, доказывая, что такой мужчина, как ты, не смог её удовлетворить? Отчего тебе пришлось довольствоваться безумной женщиной, запертой в хранилище, чтобы использовать её в своих интересах? Нет, честно, скольких женщин ты использовал сегодня согласно своей дерьмовой линии поведения? На скольких ты попытался оставить свою метку?
— Ревнуешь, сладкая? — он поднимает брови, и на его лице вспыхивает высокомерная ухмылка. — Мы всегда можем закончить то, что начали, и ты можешь пометить меня любым способом, каким пожелаешь.
Я аккуратно просовываю между нами руку, толкая его в грудь. Мне бы хотелось стереть ухмылку с его лица. Пометив его таким образом.
— Сожалею, но я не собираюсь впустую тратить своё время на такого ничтожного женоненавистника, как ты. Пойди, найди кого-нибудь…
— Осторожнее, Райли, — предупреждает он, хватая меня за запястье, выглядя при этом так же опасно, как и угроза, которая слышна в его голосе. — Я не потерплю оскорблений.
Я пытаюсь выдернуть запястье из его руки, но он не отпускает меня. Для любого в этом зале всё выглядит так, будто из чувства привязанности я кладу ему руку на сердце. Они не могут чувствовать стальную силу его власти.
— Тогда слушай, — выдаю я ему, устав от этой игры и раздирающих меня эмоций и ощущений. Меня душит гнев. — Ты хочешь обладать мной только потому, что я первая женщина, которая сказала «нет» твоему великолепному лицу и приди-и-трахни-меня телу. Ты так привык, что каждая, кого встречаешь, падает к твоим ногам — это намеренный каламбур, — поэтому, если встречаешь женщину с другой реакцией, ту, у которой иммунитет на твои чары, уже не знаешь, как на это реагировать.
Он выпускает моё запястье, и, несмотря на то, как беспечно пожимает плечами, я понимаю, что он раздражён.
— Когда мне нравится то, что я вижу, я следую за этим, — бесцеремонно заявляет он.