— Лежи, господин, — я осторожно коснулась его плеча. — Тихо лежи, не шевелись.
— Как я… здесь?..
— Молчи, нельзя тебе говорить! Конь принес, вот как!
— Очнулся? — вошла бабушка, и комнату наполнил запах лечебного отвара. — На-ка, господин, выпей.
Я глядела, как уверенно бабушкина ладонь придерживает голову молодого барона, как ловко бабуля держит кружку — Анегарду только глотать остается, и ни капли мимо. Я бы не смогла, у меня до сих пор руки дрожат. Негодящая из меня лекарка…
— Значит, так, — бабушка поставила наполовину опустевшую кружку на сундук, отерла чистым лоскутом выступивший на лбу Анегарда пот. — В замок Сьюз весточку послала, дадут боги — получат. Это я первым делом говорю, чтобы ты, господин, лишним беспокойством себе не навредил. А теперь вот что запомни: раны твои не из тех, что в единый боговорот лечатся. Знаю, война на носу, тебя в бой тянет; так вот, один у тебя нынче бой — выжить. Я за свою жизнь многих на ноги подняла и за слова свои отвечаю: чтобы тебя Старухе не отдать, потрудиться нам всем придется.
И подсунула ему еще кружку — с сонным отваром. И когда заварить успела?..
Я вдохнула успокаивающий парок. Когда за дело бралась бабушка, сразу верилось — все будет хорошо. Вот и Анегард послушно закрыл глаза в ответ на ее "Постарайся теперь заснуть, господин".
— Будет просыпаться, давай первым делом вот это, — бабушка переставила одну кружку ближе к кровати, — потом это, — кивнула на ту, что дальше. — Сколько выпьет. Чем больше, тем лучше.
— Он не умрет?
— На все воля богов, — тяжело вздохнула бабушка.
Остаток ночи я так и просидела — глядя то на ровный огонек свечи, то в лицо Анегарду. Отирала пот с его лба. Когда стонал или открывал глаза, поила. Молча молила богов о помощи: Звериную матерь, свою покровительницу, и Воина, покровителя Анегарда, и Жницу, в чьей власти обрезать спряденную Старухой нить, и саму Старуху, хоть и говорят, что она глуха к мольбам. Думала о Рэнси: добрался ли до замка? Потом вдруг сообразила, что перевезти Анегарда домой все равно не получится, раз ему даже в кровати лучше пока не шевелиться. А значит, молодой барон так и будет лежать здесь, беспомощный, и хорошо бы у Гарника хватило людей охранять и его и замок!
Мне было страшно. Очень страшно.
Под утро вошла бабушка, долила в кружки отвар, сказала тихо:
— Сьюз, девонька, иди поспи, я посижу.
Я хотела отказаться, но вдруг зевнула — и поняла, что и правда почти засыпаю. Бабушкина кровать показалась мне самым желанным в мире прибежищем.
Кажется, я заснула даже раньше, чем донесла голову до подушки.
Конское ржание, голоса под окном… Я вскинулась с одной мыслью — помощь пришла! — и, только выбежав на крыльцо и увидав гостей, сообразила: Гарник всяко еще не успел бы.
Десятка полтора всадников оглядывали наш дом. Неказистые вислобрюхие лошадки, явно больше привычные тянуть плуг или телегу, чем ходить под седлом, и цепы с топорами вместо мечей выдавали в них вчерашних селян. Не иначе Ульфарово ополчение, то-то и рожи смутно знакомы — небось на ярмарку в Оверте мимо нас ездили, у Колина ночевать останавливались. А теперь, значит, грабить пришли, по натоптанной дорожке? Ишь, стеганки понатягивали, железками увешались, уже и войско… известно, в курятнике любой петух за сокола сойдет!
А вот главарь их явно не деревенского выводка птица. И жеребец под ним почти так же хорош, как Анегардов вороной, и доспех — кожаный, железными бляшками ушитый, и меч у седла. Наемник, пес войны. Чем-то он мне Зигмонда напомнил, разве что в полностью человеческом облике. Та же властность в осанке и взгляде, а косой шрам через всю морду стоит, пожалуй, звериных глаз и клыков.