Я сделала вид, что задумалась.
— Кого же мне назвать? Вас, архимаг Эбенезер? Или лорда Кориолана? Или господина Ригодона? Или Магический Совет Валариэтана? Ведь имя — это еще и название, не так ли? Персениус в свое время создал отличный прецедент.
Вот тут из Эбенезера поперла злоба, если бы в камере можно было магичить, испепелил бы меня на месте. Но, к счастью, ограничение налагалось не только на заключенных. А я вдруг этак отстраненно подумала, не поторопилась ли с объявлением войны. До суда еще дожить надо.
Так и не ответив на мою реплику, архимаг выскочил в коридор и чуть ли не бегом удалился. Небось, Кориолану поскакал докладывать.
Я улеглась на свой топчан и пару часов провела в размышлениях, почему такое благородное занятие как целительство, не накладывает своего отпечатка на магов, им занимающихся. Деревенские ведьмы добрее, честнее и милосерднее, хотя народ им всяческие злые помыслы и намерения приписывает. А тут что Эбенезер, хоть и прикидывается добреньким дедушкой, что Авентил… Ладно, простим второму мое лечение за то, что не дал прикончить Ала. Еще какие-то крохи совести и сострадания у парня остались. Но если и дальше будет тут подвизаться, все атрофируется. Начальство приложит к этому все усилия.
Главное, чтобы оно для отправке меня на тот свет свою творческую натуру не приспособило. А то с Эбенезера станется.
Мелисента, не зря ты компромат на тюремщика записывала. Зуб даю, именно он неугодных устраняет. Иначе как он мог так долго тут задержаться, если только ленивый на него жалобы не писал? Времени нет совсем, так что завтра же выдвину обвинение. Главное, чтобы Игерран опять присутствовал на допросе. А если меня больше не будут допрашивать?
Это вряд ли. В любом случае Игерран завтра придет, вот с ним и посоветуюсь. Да, не забыть нарисовать антикрысин. Можно добавить пару элементов, и крысы пойдут штурмовать дядюшку Рогуса вместо меня. Или лучше пусть они сдохнут?
Решив, что Рогуса я и так достану, крыс решила поморить. Нечего им делать в благоустроенной тюрьме. Нарисовала на полу у входа магический квадрат, заполнила его и с чистой совестью легла спать. Теперь если хоть одна крыса на него ступит — все передохнут, ни одной в радиусе двадцати локтей не останется.
Ночью я слышала сквозь сон топот, лязг и писк, но не проснулась. Утром в моей камере валялись три дохлых крысы. А я молодец!
Вместо давешнего урода завтрак мне принес первый тюремщик. Увидел крыс и обалдел:
— Мистрис, как тебе это удалось? Здесь же нельзя применять боевые заклятья?
— Зато бытовые можно.
Он похлопал глазами недоверчиво, затем оставил мне миску каши с маслом, кружку молока и шикарный бутерброд с ветчиной. Вкуснятина!
Крыс забрал, загнав веником на совок. Удивительно, но этот тюремщик не боялся нарушить правило: не заходить в камеру без сопровождения. В мое сердце толкнулось очень нехорошее чувство. Злого я сумею обезвредить, а если добрый окажется засланцем? Что делать? Отказаться от вкусной еды? В нее легко подсыпать яд. А если он действительно хороший мужик, то почему я должна отказываться от нормального питания в угоду паранойе?
Да, дилемма. А главное, посоветоваться толком не с кем. Не к Игеррану же с этим идти, а Ал мне в тюремных делах не помощник.
Стоило мне допить молоко, как пришел конвой. На этот раз Астралон не стал меня морить голодом и жаждой, или тюремщик поднял меня пораньше и накормил по доброте душевной?
Наверное все же тюремщик. Мое выспавшееся и сытое лицо не вызвало у следователя положительных эмоций: при виде меня он изобразил нечто холодно-презрительное. Игерран уже сидел на своем стуле в углу и радостно улыбался. Не знаю, чему он так радуется, а вот я сейчас его озадачу.
— Мессир Астралон, я бы хотела переговорить со своим защитником прежде, чем мы начнем беседовать.
По физиономии следователя можно было прочесть надпись крупными, отказать он не смог. Нас с Игерраном отвели в специальную переговорную, где я тому все рассказала. Про тюремщика дядюшку Рогуса, про запись на тесемке, и про визит архимага Эбенезера. В глазах мэтра вместо страха блеснул азарт.