На мою талию вдруг легли сильные и теплые руки:
— Мели, тебе не идет это платье. Давай его снимем.
Ого! Он мне сосватал этот красный кошмар чтобы был повод его снять? Ловко! Почему-то ничего не имею против. Я начала расстегивать пуговички, заметив:
— Это ты для меня эту жуть выбрал, милый. Твой выбор, твой вкус.
— И не говори! Где были мои глаза? Хотя у духов свои представления о хорошем и плохом: в этом состоянии нет настоящего зрения в человеческом понимании. Мне тогда понравилось, что платье нарядное и теплое, а еще подчеркивает твою грудь. Но ты права: тебе следует носить более нежные тона.
Отродясь не носила нежных тонов, если не считать таковыми серый. оливковый, болотный и шоколадный. Но сейчас это не имеет ни малейшего значения, потому что Ал уже стащил с меня платье и теперь путается в застежках и завязках моего нижнего белья.
А что это он сам одетый? Непорядок!
Я развернулась и ловко начала расстегивать пуговица рубашки моего мужа, осторожно прикасаясь к его груди.
Дорасстегивалась! Не знаю как мы оказались на кровати, а потом… Словами этого не выразить, да и не нужно. Одно могу сказать точно: Миккель действительно был дятлом. Никакого сравнения! Оказывается, я совершенно не представляла себе, как это может быть… волшебно.
Не исполнять нудную повинность, а дарить и получать наслаждение.
Я как-то особо об этом не думала. Но по умолчанию считала, что секс нужен мужчинам, а женщины это терпят, чтобы получать от них защиту и рожать детей. Целоваться мне нравилось, да и то не со всяким, а вот то, что шло дальше…
Миккеля я терпела, да и то с трудом. А Ал… Он был прекрасен. Не зря девицы на него гроздьями вешались. Я даже не представляла себе, что существует такое море нежности и страсти, в котором не жалко и утонуть.
Когда я немного пришла в себя, то обнаружила, что моя голова лежит на груди Гиаллена, а он ласково перебирает мои волосы и чуть не мурлыкает от удовльствия. Да я и сама чувствовала себя огромной довольной кошкой, которая сперла на кухне кусок вырезки и слопала все в одну харю. Лень, истома, блаженство и на периферии легкое опасение: а вдруг все это хорошее сейчас кончится?
И вот что это значит? Я его действительно люблю, или он просто гениальный любовник?
Но перед Алом такой вопрос не стоял. Он заговорил совершенно о другом.
— Мели, ты знаешь, сейчас я даже благодарен тому уроду, который лишил меня тела. Если бы не он, мы никогда не были бы вместе.
Я мурлыкнула и потерлась носом об его грудь. Ал прав на двести процентов. Началось бы все с того, что меня не взяли бы в аспирантуру в его отдел. И все! Мы просто не встретили бы друг друга!
Ал же принялся развивать тезис:
— И дело даже не в том, что мы бы никогда не встретились. Встретились бы обязательно, лет через десять на каком-нибудь зельеварском сборище. Ты была бы магистром из Элидианского университета, засушенной воблой, не признающей ничего, кроме своей науки. А я — молодящимся разгильдяем, приударяющим за молоденькими шлюшками. Мы бы прошли мимо, с презрением посмотрев друг на друга, и никогда бы не узнали, как нам хорошо вместе.
Ишь он меня как… Воблой обозвал. Ал заметил, как скривились мои губы, и заговорил с жаром: