Аэропорт. КДП

22
18
20
22
24
26
28
30

А тут вдруг оказался помощью.

– По цепи передайте, – орё,т пытаясь перекричать ветер, подсотенный Колышев, – без приказа не встаём, соблюдаем радиомолчание.

Саблин, как приказано, крикнул дальше, поймав ртом немного песка. Выплюнул песок. Ничего кругом не видно, ватер свирепеет с каждой минутой. Шесть часов вечера, а солнца не видно вообще. Казаки лежат в темноте от песка и пыли.

А тут ещё в совсем недалеко тяжко бухает «двести десятый». Взрыв поднимет тёмную гору, которую ветер тут же уносит на запад.

Дело не шуточное, Аким сразу хватается за лопатку.

– Хрен ты тут куда закопаешься, – кричит Карачевский.

Аким не может понять, о чём он, пытается воткнуть лопату в грунт, но натыкается на камень. В другом месте хочет, опять под песком камень. И еще раз пробует – опять неудача. Везде камень.

– Бетон, – орёт Володька, – везде бетон.

– Бестолку, – кричит им Колышев, он лежит как раз между Саблиным и Карачевским, – это взлётка.

Ни Карачевский, ни Аким не понимают его.

– Отсюда взлетали самолёты, – объясняет подсотенный. – Это всё огромное забетонированное поле.

Аким кивает ему, что понял.

Но ничего не понимает, он не может понять, зачем люди в прошлом таким дорогим бетоном бетонировали такие огромные площади.

Он прячет лопатку, и группа продолжает просто лежать, ждать. Их присыпает песком, наметает кучи с левой, восточной стороны. Может, оно и к лучшему, если прилетит осколок с востока, то это ещё один слой защиты. Только просто вот так лежать и ждать тяжело. Всегда тяжело ждать начала боя.

На западе от них, в трех сотнях метров, один за другим бьют двести десятые. Четыре штуки подряд, все в одно место.

– Танк засекли, – кричит Колышев. – По нему бьют.

– Не иначе, – соглашается Карачевский.

– Не попадут, – уверен офицер, – ветер сильный.

Володька соглашается, в стихнувшем на секунду ветре он говорит:

– Да, пусть кидают по танку, всё равно не попадут, хорошо, что шторм начался.