– Как доехала?
Он словно стал мягче за последние месяцы. Что-то новое в голосе и взгляде, или это я изменилась? Прежняя скорлупа дала трещину, и теперь острее чувствую других людей, да и сама не боюсь проявлять эмоции. Сейчас мне как никогда хотелось обнять папу, шагнула вперёд и зарылась у папы на груди, шмыгая носом.
– Домой, или поищем где-то открытое кафе и выпьем по какао? – предложил он с каким-то озорным ехидством, словно мне снова была лет десять.
– Хочу твою фирменную яичницу и кофе. Самая вкусная еда. Поехали домой?
Он не задавал мне вопросов, не справлялся об учебе или Винсенте, а просто болтал ни о чем, и мне было хорошо и тепло рядом с ним. Я словно по-новому смотрела на собственного отца, который пережил предательство любимой женщины и нашёл в себе силы вырастить меня, не затаишь злобы и обиды.
– Я знаю, что сделали Амадей и Флориан, – я вдруг прервала его. – Других выходов не было, да? Только забвение?
Я ждала, что отец будет волноваться, побледнее как Винсент или наорёт на меня, но он был на удивление спокоен.
– Видеть тебя угасающую и страдающую было невыносимо, Лена. Врачи разводили руками. А ты не разговаривала, не ела и едва дышала. Я плохой отец раз поступил так, но тогда я сам был сломлен и за своим горем, не видел иного выхода. Прости.
Как я могла злиться на него? Глупости.
– Тебе не за что извиняться. Я люблю тебя, папа.
Давно в моей жизни не было столько покоя и детской радости. Когда мы в последний раз вот так проводили время вместе?
По пути домой нашли работающий круглосуточный супермаркет и начали набирать продуктов в корзину: яйца, квадратный хлеб для тостов, сыр. Такое простое мероприятие, но я словно в первый раз в жизни ходила с отцом за покупками. Сонный кассир лениво пробивал наши товары, да мы и не торопились, говорили обо всем и не о чем, а потом пошли грузить тяжелые пакеты в машину.
В поместье было ещё тихо, слуги спали, и никто не вышел нас встречать. А может, папа специально отослал их, чтобы побыть со мной. Мы оккупировали кухню и готовили жутко калорийные бутерброды с яичницей и соусами. Хлеб хрустел, сыр плавился и тянулся, а желток растекался во рту. Я снова маленькая девочка, что ещё не знает боли утраты. Мои воспоминания при мне. У меня есть мама и папа. Я люблю черноволосого мальчишку, чьи родители дружат с моим и который вечно занудствует и поучает меня.
Я счастлива.
Вскоре я добрала корочкой с тарелки последнюю каплю и тяжело вздохнула.
– Винсент не простит меня, да?
Папа выждал паузу, посмотрел на меня, а затем ответил вопросом на вопрос:
– А тебя есть за что прощать?
– Ну как же. Для него это явно измена. А я не набралась храбрости рассказать сама обо всём. Боялась, что он в историю угодит и подерётся с Адрианом.
– А где был Винсент, когда этот Адриан распускал руки? Почему вообще отпустил хоть на шаг? Чем так сильно он был занят?
Это очень хороший вопрос. Интересно, отец так же винит себя в том, что мама ушла к Вестерхольту старшему? Если так, то зря я вообще весь этот разговор начала. Вдруг ему сейчас очень больно вспоминать.
– Пора спать, – строго сказал отец, приняв моё молчание за усталость. – Ты полночи была в пути.