— Вычту еще три сотни.
— Как я могу смотреть букой на столь щедрого кредитора? — изобразила я фальшивую улыбку.
— И сотня за естественность.
Зря вчера он обвинил меня в непрактичности! Натянутая улыбка мгновенно превратилась в милую. Попросит станцевать или песенку спеть, глядишь, весь долг спишу. Главное, чтобы стихи не требовал читать — с поэзией у меня туго, помню только одно скабрезное четверостишье, но в нем из приличного только предлоги.
Я вернулась в круг света и спрятала руки за спину, позволив Соверену внимательно рассматривать фигуру, упакованную в белое шелковое платье. Белый цвет мне не шел: контрастировал с темными волосами и заставлял радужки окрашиваться бледно-водянистым пигментом.
— Какой у тебя настоящий цвет глаз? — резко спросил Соверен.
— Чтобы это узнать, тебе придется меня убить, — напомнила я, что любая магия, даже магия нимф, умирает вместе с человеком.
— Или раздеть.
— Тогда тем более сначала убить.
— Расстегни верхнюю пуговицу, — приказал он, и я почувствовала, как меняюсь в лице. — Минус пятьсот злотых.
Только открыла рот, чтобы со всей возможной страстью объяснить, в каком направлении ему следует направить ласты, как он произнес:
— Тысяча.
Да чтобы тебя разорвало, похотливая сволочь! Как тут откажешься? Пальцами я расстегнула жемчужную пуговицу, закрывающую ворот. В кокетливом вырезе снова мелькнули ключицы.
— Доволен? Не забудь потом внести списание в черный блокнотик должников.
— Не завел блокнота, ты моя единственная должница.
— Остальные не выжили? — любезно поинтересовалась я.
— Остальные возвращают сразу.
— Тогда накарябай на ладони!
— Полторы за следующую.
— Дорого вам обходятся прихоти, господин Гард, — с иронией заметила я, но пуговицу меж тем расстегнула.