Последнее слово потонуло в оглушительном грохоте. Вжав голову в плечи, я наблюдала, как трескается потолок и ширится усмешка на лице герцога. На какое-то мгновение он даже закатил глаза, словно от небывалого наслаждения, а потом с удовлетворением прошептал:
– Все.
Я больше прочла по губам, чем услышала: разобрать хоть какой-то звук в обрушившемся на нас грохоте было нереально. Но по тому, как резко расслабились плечи герцога, как из его фигуры ушло всякое напряжение, я могла с уверенностью заключить: дела Тарской империи действительно плохи. Не осталось никого, кто может пролить свет на истинное положение вещей. Никого, кроме меня, если кто-то пожелает слушать «неразумное создание», коими считают принцесс «умудренные опытом» мужи.
– Их больше нет?
– Как и всего западного крыла, – поморщился Юлиар и вдруг сосредоточился. Тревога проступила на лице герцога. Тревога с оттенком ужаса и непрошеного понимания катастрофичности произошедшего.
Захотелось сплюнуть от того, с каким лицемерием Шарнес обращался с человеческими чувствами. Увы, это не мешало мне в чем-то восхищаться его искусством. Если бы еще это было посмертно… Я даже готова носить траур по этому человеку, чтобы никогда больше не встречать его на своем пути.
Герцог внезапно обернулся, останавливаясь, и я влетела в его объятия. Рывок, и меня взяли на руки. Внутри все сжалось.
– Наш выход, – прошептали мне на ушко. – Будь умницей, Майя. Считай это заказом. Последним и самым дорогим.
Я глубоко вздохнула, зажмурилась, а когда вновь распахнула глаза, в них стояли слезы.
– Хорошая девочка, – удовлетворенно отметил герцог.
Повезло, что ему возможность читать мысли по наследству не передалась. Иначе он знал бы, что оплакивала я себя. Не будущее, а настоящее, время которого подходило к концу. Но что мне терять? Райда? Едва ли он будет горевать долго. Мы были всего лишь напарниками, пусть и начинали путь давным-давно. Матушку? Едва ли она помнит обо мне. Лиди и девочек? О проходящих знакомствах не принято долго горевать, а я не питала иллюзий на их счет. Если, конечно, их не было сегодня во дворце. Если же были… Думать еще и об их смерти на алтаре герцогских амбиций было невыносимо. Сайсери? Мое решение пойдет на пользу виконту. Он наконец-то получит свободу и сможет найти кого-то лучше, чем простая воровка. Да и не до того ему будет. Кто бы ни сел на трон, граф Силандж для всех останется козлом отпущения. Тем, кто замыслил и практически осуществил переворот.
Язык ощутимо кольнуло. Мое время было на исходе, но выплевывать начавшую истончаться капсулу я уже не собиралась. Меня устраивал любой исход.
Герцог в последний раз взглянул на меня и распахнул дверь. На меня обрушился крик. Сдавленный, истеричный, радостный… Ему вторили рыдания. То стихающие, то рвущие пространство с новой силой. И запах… Я ненавидела его. Им пахла улица в худшие свои времена: времена разборок, магических дуэлей и обычных кабацких драк. Кровь и отходы, которые никто не собирался убирать. И не нужно было ни о чем думать: от открывшегося зрелища слезы сами наворачивались на глаза.
– Милорд? – Кто-то окликнул герцога, узнав его в толпе.
На губах Юлиара мелькнула удовлетворенная улыбка. Незнакомец бросился к нам, застыл, словно завороженный, а после – упал на колени, взвыв то ли от облегчения, то ли от хорошего зелья:
– Ваше высочество! Вы целы! Боги сжалились над нами. Династия не прервалась!
Он кричал и, сотрясая руками воздух, с остервенением бил грязный пол. И ни у кого не было шанса не услышать этот вой, не почувствовать силу эмпата. Люди затихали под гнетом чужих эмоций, отвлекались от собственных бед и начинали верить в чудо, истово радуясь чужому спасению. И с каждой секундой обработки в их сердцах крепла вера в лучшее будущее, которое обязательно настанет.
– Герцог спас ее высочество! Герцог спас династию! Герцог…
Мы утонули в восторженном гуле одурманенных людей. А они все прибывали. Перешагивали через мертвых, не замечали покалеченных. Шли, ведомые чужой силой, наполнившей оставшийся без защиты дворец.
Я не знала, отчего осталась глуха к эмоциям толпы. Может, всему виной был плотный контакт с герцогом, которому, судя по мимолетной гримасе, эти восхваления не приносили никакого удовольствия, а может, усилившаяся головная боль просто не оставляла шансов чьему-то хорошему настроению.