Макароны по-флотски

Зам вышел на построение по большому сбору с незастёгнутой ширинкой.

Почему? А чёрт его знает... ну, забыл, наверно. История умалчивает. Да и какая разница? Вышел, и всё.

В общем, идёт он вслед за командиром по вертолётной палубе, а ширинка предательски сверкает двумя пуговицами. «Молниями» в те годы офицерские штаны ещё не оснащались.

И там даже что-то такое голубенькое исподнее периодически мелькало в такт шагам.

Кто заметил, начали потихоньку хихикать. А зам шёл, задрав подбородок, как и подобает, и фуражка его была в полтора раза больше диаметром, чем командирская.

Причина большого сбора была уже известна всему экипажу: штурманский электрик большого противолодочного корабля «Азов» матрос Пупкин, находящийся на излечении в севастопольском военно-морском госпитале, нанюхался береговых запахов цветущей акации пополам с миндалём, почувствовал себя излечённым и совершил побег на волю, где его курс немедленно пересёкся с курсом некоей особы не очень тяжёлого поведения, в компании с которой Пупкин употребил внутрь себя что-то жидкое. К тому времени его уже начали искать и таки нашли безмятежно спящим на девственно зелёненьком газоне у Кладбища Коммунаров. Проснулся он уже в КПЗ комендатуры, да и то не сразу, и не сам.

И вот теперь экипаж «Азова» стоял по большому сбору в честь Пупкина и посмеивался, глядя на замову ширинку.

А зам, надо сказать, практически все свои выступления перед экипажем традиционно начинал с одной и той же неизменной вступительной фразы. Поэтому население корабля замерло в трепетном ожидании.

Зам вышел вперёд, вперил приподнятый и одухотворённый взгляд в торчащую впереди и сверху серую «сиську» антенны комплекса «Форт», отвёл руку, словно совершая широкий дуговой замах для будущей проникновенной речи, обличающей возмутительное поведение матроса Пупкина, и пламенно вступил:

– Увы, товарищи матросы! Увы, товарищи мичманы, и вы увы, товарищи офицеры! Я ничего вам нового не скажу, ибо ничто не меняется под луною, и в любой деревне всегда есть свой дурачок Егорка, который вечно ходит с расстёгнутой мотнёй!..

ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ

Там работают наши разведчики, тут – их шпионы. Повсеместно и в ассортименте. Сейчас – не знаю, а вот раньше…

Лодка грузится у пирса ракетами, а в ракетах привинчено сам не знаю что. Потом-то, конечно, узнал, а тогда и представить себе не мог. Даже до школьного курса ядерной физики ещё далеко было. А мы на сопочке, в густых зарослях. Трое нас, завтрашних пятиклассников. И что мы видим? А видим мы (кроме пирса, плавкрана, чёрной подводной лодки и ракеты над ней) кряжистого дядю-грибника с лукошком плетёным, а в лукошке даже пара здоровенных белых лежит, и пара нехилых таких подосиновиков. Как этот дядя нас не заметил – до сих пор непонятно. Мы в густую пучку и крапиву так заховались, так в землю вжались, не дыша, что и сами друг друга не видели. А дядю видели. Дяде тому грибы на фиг не нужны были. Дядя поозирался, во все стороны взглядом вот так позыркал, грибы из лукошка вытащил, а следом за ними – чехол какой-то серый, а из чехла фотоаппарат со здоровенной пушкой-объективом. И давай подводный крейсер сверху обстреливать-общёлкивать. Потом зачехлился, грибы обратно в лукошко, снова поозирался и свалил, да так, что мы и не заметили куда…

Кто-то спросит, а чего мы там делали. Да то же самое, что и дядя. Только вместо фотопушки-«пентакса» у нас «Смена-8» была, ещё даже и не «Смена-8М». Нам же, пацанам, тоже интересно подводную лодочку с ракетами пофотографировать. Но в тот день ничего мы не сняли, ни одного кадрика. Сидели вечером у меня дома в маленькой комнате, озирались, как тот дядя, и возбуждённо шептались, что делать дальше.

А что делать? Сфотать-то хочется... Погрузка ракетного боезапаса – дело не одного дня, и даже не трёх. Назавтра пошли туда же, благо летние каникулы; только чуть другим путём пошли. Сначала на великах, докуда можно, потом в обход часовых. Погодка – прелесть: солнышко, небо синее, комарья тучи… Залезли на сопочку, отсняли кадров десять, и – оп-па! Опять этот «дядя-грибник». Опять озирается, но уже не прямо возле нас. Метров тридцать до него.

Времена тогда были такие: фотографируемся, к примеру, с приятелем на берегу бухты; подходят зелёные пограничники с автоматами и нежно так, с улыбочкой изымают фотоаппаратик, открывают крышечку, вынимают кассеточку; плёночку – взззить! – засвечивают и всё это дело с улыбочкой обратно вручают. Молча. И дальше по бережку идут. А милиция у нас тогда только начала появляться, и функции у неё примерно те же были…

В общем, не сговариваясь, прошуршали мы вниз по шеломайнику, меж корявых камчатских берёз, и на велики – прыг! Да как рванули… Куда? В комендатуру, конечно. Она ж рядом. Двое рванули, а я остался в лесочке чуть ниже по склону, потому как фотоаппаратик-то мой, мама на одиннадцатилетие свой старый подарила, поскольку себе родители купили какой-то «ФЭД». Фотик под берёзой закопал и жду. Час жду, полтора жду… надоело, и этих обормотов всё нет и нет… Вылезаю из зарослей и вижу: о, ведут нашего «дядю-грибника» пятеро матросов в синих робах, с карабинами СКС ведут, и штыки примкнуты. Фотоаппарат с объективом-пушкой у «дяди» на шее висит, лукошко в руках, рожа грустная, глаза вниз. И три насупленных офицера рядом. И меня – цап-царап! «Ты такой-то?» Я чуть в штаны не напустил… В общем, приходим в комендатуру, а там мои сидят, смирненькие такие, и ещё несколько грозных офицеров с пистолетами; и говорят они нам: никому ни гу-гу, марш домой. Перед этим опросили, конечно, всё записали. И вечером домой к каждому пришли, и с родителями о чём-то недолго на кухне говорили. Типа – спасибо мальчишкам: пошли, мол, сорванцы, за грибочками (правда, в запретную зону), а бдительность проявили, но об этом никто не узнает, вот так. Ремня, конечно, получили все трое. А вот орден или медаль – шиш. И больше про то ничего не знаю я. И вообще нас там не было.

Что? Статья в «Пионерской правде»? Да ладно вам, хватит ржать.

А вообще страстей всяких разных было – у-у-у. Достаточно. То на краю Ближнего озера видали троих аквалангистов в чёрном, в воду они залазили. Залезли и не вылезли. Кто видел? Ну, пацаны, конечно. Увидели и немедленно побежали-рассказали куда следует. Я уже старшим лейтенантом был. На другом-то берегу озера – часть воинская, хранилища, а в хранилищах лежат не скажу что, притом до фига. Ну просто дофигища. Чуть дальше – вторая часть, там ракеты. Баллистические, крылатые, зенитные… на любой вкус. И это всем известно. Я тут же к Паше-особисту: «Паш, ну расскажи»! А он: «Да я сам ни черта не знаю». И улыбается, жук. Кстати, примерно тогда же ещё одного «грибника-фотолюбителя» отловили, тоже погрузку ракет снимал. И не только с сопки. И дальше всё то же: тс-с-с!

А потом где-то на Северном флоте нашли такую интересную штуку – с виду сухой сук, каких в лесу навалом. Вроде ничего особенного. От сука две ветки торчат. Сук – ну совсем как настоящий. Не отличишь, пока в руки не возьмёшь. Но вот внутри него... А ветки – это антенны. Кто-то его положил неподалёку от дороги, по которой возят не скажу что, основание сука рукой сжал, там такая ампулка с электролитом раздавилась, и начал тот сук считать единицы автомобильной техники, которая ездит туда-сюда, да ещё и различать, гружёный «урал» едет или пустой. И если гружёный, то чем. И периодически через антенны – тю-лю-лю! – в режиме СБД[10] на спутник, которые стаями над военно-морскими базами нашими летают, либо на «Орион», который четырьмя своими моторами гудит на самой границе наших тервод.