Одновременно с этим инициативная группа мужчин под возмущённые причитания инициативных женщин вооружается клещами-гвоздодёрами и остервенело удаляет со всех дверей квартиры щеколды, замки и задвижки, дабы своевременно пресечь на корню рецидив суицида, если таковой вдруг будет иметь место. Само собой, это тоже далеко ещё не табло.
Под истеричные вопли «Горько!!!» Петя, который ещё задолго до свадьбы был вполсвиста, а теперь накачался окончательно, пустым мешком медленно сползает под стол, прикрыв тяжёлыми веками остекленевший взгляд. Далее его, мешающего гостям шевелить и дрыгать возбуждёнными конечностями, этими же конечностями постепенно закатывают под скрипящую и трясущуюся тахту, где он лежит и доходит в вековой пыли до самого конца премьеры, а потом и до мутного утра. Табло, да? Э-э, не будем спешить.
Мероприятие неуклонно достигает вино-водочного и винегретно-танцевального апогея. И тут папе невесты, несостоявшемуся Петиному тестю, банально приспичило, и он, как всякий культурный тесть во фраке, чинно берёт курс на гальюн.
Взгромоздившись и с трудом достигнув вожделенного состояния неустойчивого равновесия, папаша с удивлением обнаруживает отсутствие щеколды, на которую можно было бы уютно запереться изнутри, прекратить все временно не нужные и суетливые сношения с внешним миром и, предаваясь неспешным размышлениям, избавиться от всего лишнего и наносного. Вспомнив, однако, что щеколда выломана с исключительно альтруистическими целями, папа, чертыхнувшись, вытягивает из спущенных брюк старенький, но прочный кожаный ремень, проводит его через ручку двери, наматывает на волосатое запястье и, крепко за него (то есть за ремень) держась, таким образом изолируется, наконец, от грохочущего застолья. Он чутко замирает в позе гордого кондора на вершине Аннапурны, и очень может показаться, что это и есть табло – ан нет.
Дело в том, что жених – Петин лучший друг, и ему с самого начала было немного неудобно перед Петей, а по достижении концентрации 1,2 промилле он и вовсе чуть не зарыдал от жгучего стыда. Это тоже не табло, это старая мужская дружба, это он просто вспомнил про Петю.
А Пети-то за столом и нет... Поэтому жених вопрошает в пространство: «А где же Петя?», и пространство вдруг становится таким тихим-тихим, как сурдокамера, а через полминуты напряжённого панихидного молчания всполошённые гости без команды стартуют из-за стола и бросаются на лихорадочные поиски. Поиски результата не дают, поскольку в вековой поддиванной пыли Петю не увидели бы, даже если б заглянули; как вдруг один – самый проницательный – орёт из прокуренного коридора:
– Тут он, с-сука! Опять вешается, стервь! Заперся... А ну, открой, кому говорят!
– Ух ты... Гля, какой упрямый!
– Никак?
– Никак...
– Ну-ка, взялись... На счёт «три»!..
– Раз, два...
Х-ХОП!!!
И – выдернули. А кто б сомневался? Ясен пень, выдернули – ещё бы, вчетвером-то... торжественно так выдернули, с грохотом и звоном. Только не Петю, конечно, а папу невесты, за ремешок. Из неустойчивого равновесия. Кондора во фраке и без штанов. С бумажкой в другой руке. Даже не успевшего выйти с голой жопой из сладострастных раздумий. Вместе с запахами. Прямо в объятия любящей дочки и заржавшего Буцефалом жениха.
А вот как раз это и называется: «табло».
УСТАМИ МЛАДЕНЦА, ИЛИ ГОВОРЯТ ДЕТИ
...Зима. Морозно. Вечер. Автобус. Битком. В салоне пар.
Пар оседает на стёклах мелкими… нет, мельчайшими каплями, искрящимися в неверном холодном свете проносящихся за окнами уличных фонарей. Люди едут домой – кто с работы, кто со службы. Они устали и почти не разговаривают между собой.
На коленях у розовощёкого кап-три в помятой шинели с истёртыми погонами сидит такой же розовощекий карапуз, замотанный в пушистый шарф. На детской меховой шапке пришпандорен офицерский краб – такой же, как и у отца, только якорёк отломан. Папа устало дремлет, чуть склонив голову, а сынок со скуки проводит пальчиком по запотевшему стеклу автобусного окна – взить! Потом смотрит на папу и снова – взить-взить! взить-взить! – и, наконец, добивается своего: папаша открывает слипшиеся веки:
– Прекрати.
ebooksa