– АААААА!!!! А-а!! А-а-а!!!… – на предпоследнем ряду, словно вырвавшись из видеоряда чуждого нам фильма ужасов: – А–А–А–А–АААА!!!…
Половина аудитории, ничего не понимая, на минуту приходит в себя и крутит головами – ЧТО?! КТО?!
Не знаю, что это там Пельменю с похмелюги приснилось, но он орал, словно ему без наркоза делают обрезание штыковой лопатой. Вскочил над партой: волосы всклокоченные, глаза красные, навыкате (но так и не проснулись), рожа подавленная (в смысле – выдавленная), мятая, с трещинами и складками, цвета ежевичного варенья… ААА-А-ааааа!!!
– Товарищ курсант, что с вами?
Николай Егорыч спокоен, как сто шаолиньских монахов. Он и не такое видал на своих лекциях по теории вероятности. Он знает, что ничего невероятного на свете нет. Так и говорит через раз: «Чудес на свете не бывает».
– А! А? А… Н-нет… м-м... н-не… – осознал, наконец, что не на эшафоте, и что обрезание было астрально-виртуальное.
Но осознал не до конца, а потому и дальше тупо смотрит в беспредельность сквозь всё, на что натыкается остекленевший взгляд. «ПИВА-А-А!!!» – истерически кричит его измученное лицо… нет, не лицо… не знаю, как это называется.
– Садитесь, пишите дальше, – профессор поворачивается к доске. – Продолжим; для описания суммы двух равновероятностных событий…
Бух! – Пельмень мешком шлёпается на место, ещё секунду тупо глядит вперед перед собой, потом глаза захлопываются, голова с кегельным стуком падает на стол. Свистящий вдох… ме-едленный выдох… всё, нирвана.
Постепенно засыпают и все остальные, кроме мужественного первого ряда и невозмутимого профессора.
Пэ-нулевое равно пэ-один плюс пэ-два… на пэ-энное… хррр… пссс…
А чудес на свете и впрямь не бывает.
СЫН ИНЧУ-ЧУНА
Папа у Гарика был начальником одной из самых что ни на есть ракетных кафедр в нашем родном Краснозвёздном мучилище, а потому пользовался определённым неограниченным почтением.
Сынуля, соответственно, тоже, но всё же в меньшей степени, поскольку балдобой был редкостный, и прозвище у него было Сын Инчу-чуна, а сокращённо – Анчутка. Коротко стриженые густые курчавые чёрные волосы, очки а-ля Джон Леннон (у нас называлось – «анчучьи очки»), питекантропский лоб, сутулая походка вразвалку и выпуклое пузцо в совокупности с гортанным высоким голосом и (мягко скажем) озорным характером – ну полный комплект. В голове – джинсы, диски, лэйблы, пиво и студентки. Поэтому на экзаменах он частенько выкарабкивался благодаря папиной фамилии.
Второй курс, зима, экзамен. Электротехника. Там самая, где мнимые единицы обозначаются буквой «j». Первый вопрос – «никак нет», второй – «не могу знать». Практическая задача – голый вася. Тонет конкретно, но тонущим себя пока что не ощущает. Пока что тонет всё больше экзаменатор – тройку-то надо ставить (там же папа!), а ставить вроде как и не за что: улыбчивый юноша с лицом цвета картофельной кожуры упорно не тянет даже на два балла. Как быть? Нужен дополнительный вопрос. Что бы такое спросить, чтоб наверняка ответил?
– Эм-м… ну вы знаете, что такое петля гистерезиса?
– (бодро и гортанно) Так точно! Щас принесу.
У препода челюсть на палубу – бумм!
Гарик смело шагает по лаборатории. Где-то она тут… Вот что значит фраза «щас принесу петлю гистерезиса», а? Рехнуться можно. Окружающие застыли – кто в благоговейном ужасе, кто в томном ожидании спектакля. Однако – ты ж поглянь! – несёт.
ebooksa