Впереди по левому борту внезапно обнаруживаются огни. Сигнальщики впериваются глазами в темноту: два топовых... зелёный бортовой...
– Судно слева сорок пять, идёт вправо, длина судна более пятидесяти метров!
– Метрист, пеленг-дистанцию до цели!
– Пеленг двести двадцать три, дистанция двадцать восемь кабельтовых.
– Есть, метрист.
Вахтенный офицер щёлкает секундомером. Выждав положенное время, снова орёт вниз:
– Метрист, пеленг-дистанцию до цели!
– Пеленг двести двадцать три, дистанция двадцать два!
Ракурс судна примерно ясен; на мостике наступает тревожная тишина, которую нарушает шёпот одного из сигнальщиков:
– Пеленг не меняется, дистанция сокращается...
– Сам знаю!
Вахтенный офицер лихорадочно определяет элементы движения цели на глаз (какой планшет в такую темень?); линия относительного движения ясна и без расчётов. Надо менять либо курс, либо скорость... потом до него вдруг доходит, что судно должно уступить дорогу.
– Пеленг двести двадцать три, дистанция восемнадцать!
– (свистящий шёпот) Должно уступить!..
– (тоже шёпотом) Да сам знаю!..
– (громко) Дистанция четырнадцать!
Похоже, и не думает уступать. Что за наглость? Влево ворочать нельзя, там опасные отличительные глубины; только вправо... или просто уменьшить ход? А если оно возьмёт и тоже подвернёт вправо? Вдруг они там вспомнят, что должны уступить, и подвернут? Чем они там думают вообще?!
– Дистанция одиннадцать кабельтовых, пеленг не меняется.
Чуня сжал рукоятки машинного телеграфа так, что из них потекло. Рулевой томно вздохнул, ожидая команды на изменение курса.
– Дистанция девять!