Кто-то в моей могиле

— Ради себя самой, — взмолилась миссис Филдинг, — скажи, зачем ты наняла Пинату?

— Я пытаюсь восстановить один мой день. И мне понадобился кто-то, скажем так, объективный, кто смог бы мне помочь.

— И это все? И не имеет никакого отношения к Джиму?

— Нет.

— А как насчет того, другого, чье имя на могиле?

— Я ничего о нем не узнала, — призналась Дэйзи.

— Но пыталась?

— Конечно.

— Конечно? — взвизгнула миссис Филдинг. — Что это значит — «конечно»? Неужели ты настолько глупа, что считаешь его могилу той самой, которую видела во сне?

— Я точно знаю, это та самая могила. Мистер Пината был со мной на кладбище. Он узнал ее раньше меня, по тому описанию, которое я дала, пересказывая сон.

Наступила долгая пауза. Наконец ее нарушил полный боли шепот миссис Филдинг:

— Господи, что же мне делать? Что с тобой происходит, Дэйзи?

— Что бы со мной ни происходило, это происходит именно со мной, а не с тобой.

— Ты мой единственный ребенок, твое благополучие и счастье для меня куда важнее собственного. Твоя жизнь — это моя жизнь.

— Уже нет.

— Ну почему ты так изменилась? — В глазах матери появились слезы разочарования, злости, жалости к себе, все это перемешалось и слилось воедино. — Что с нами произошло?

— Не плачь, пожалуйста, — устало попросила Дэйзи. — С нами ничего не произошло, если не считать того, что мы обе стали немного старше, к тому же ты хочешь участвовать в моей жизни куда активнее, чем я того желаю.

— Да, Господи! Я только пытаюсь сделать твою жизнь чуть проще, хочу защитить тебя. Какой смысл переживать все то, что мне пришлось пережить, если я не могу передать тебе свой опыт? Моя собственная семья рухнула. Неужели ты можешь осуждать меня за то, что я пытаюсь удержать тебя от подобного исхода? Возможно, если б в моей жизни был кто-то, наставлявший меня так, как я наставляю тебя, я бы никогда не вышла замуж за Стэна Филдинга. Я дождалась бы кого-нибудь более достойного и надежного, такого, как твой Джим, а не стала бы связывать жизнь с человеком, в жизни не сказавшим правдивого слова и не совершившим честного поступка со дня своего появления на свет.

Она продолжала говорить, меря шагами комнату так, словно оказалась в тюрьме собственного прошлого. Дэйзи слушала ее вполуха, пытаясь припомнить случаи, когда отец лгал ей. Правда, это была скорее не ложь, а мечты, которым так и не довелось обратиться в реальность. «Когда-нибудь, Дэйзи, детка, я возьму тебя и маму в Париж посмотреть на Эйфелеву башню». Иногда это было сафари в Кении, коронация в Лондоне, Парфенон в Афинах.

Если это и ложь, то она принадлежит жизни в той мере, в какой принадлежал жизни сам Филдинг. Так или иначе, ему ведь все равно никто не верил.