Кто-то в моей могиле

22
18
20
22
24
26
28
30

Дэйзи не помнила, когда это было, не помнила ни месяца, ни недели, только день. В то утро она чувствовала себя совершенно больной. Затем, чуть позже, телефонный звонок подруге, работавшей в местной клинике.

— Элеонора? Это Дэйзи Харкер. Меня просто распирает от счастья. По-моему, я беременна. Я уверена почти на сто процентов. Я так счастлива. Меня тошнило все утро, а я все равно счастлива. Ты понимаешь, что я имею в виду. Послушай, я знаю, что в городе полно акушеров, но я хочу, чтобы ты назвала мне лучшего в штате, самого лучшего…

Она помнила поездку в Лос-Анджелес, мать сидела за рулем. Она чувствовала, как восторг и радость захлестывают ее все больше, мир представал перед ней в новом свете, словно она уже готовилась показать ребенку все его красоты. Чуть позже она услышала безжалостные слова профессора: «Очень жаль, но никаких свидетельств беременности мне обнаружить не удалось…»

Дальше Дэйзи его уже не слышала. Она разрыдалась и полностью утратила контроль над собой, все остальное доктор изложил матери, а та пересказала ей: детей не будет никогда.

Миссис Филдинг без удержу говорила на всем обратном пути. Дэйзи смотрела на ужасный пейзаж за окном машины (где они, зеленые холмы?), сумрачно-серое море (неужели оно было когда-то голубым?) и совершенно голые дюны (голые, голые, голые). «Это вовсе не конец света, — сказала ей миссис Филдинг, — посмотри на все преимущества своей жизни. Ты же в сорочке родилась». Но сама миссис Филдинг так разволновалась, что не смогла дальше вести машину. Ей пришлось притормозить у маленького кафе на берегу моря, и обе женщины долго сидели и смотрели друг на друга за грязным, усыпанным крошками столом. Миссис Филдинг продолжала говорить, все время повышая голос, чтобы перекричать шум волн, бившихся о причал, и грохот тарелок на кухне.

Прошло пять лет, но миссис Филдинг убеждала ее теми же словами.

— Посмотри на свои преимущества, Дэйзи. У тебя спокойная и комфортная жизнь, ты в полном здравии, муж твой, вне всякого сомнения, лучший в мире.

— Да, — согласилась Дэйзи. — Да.

Она подумала о могильной плите, увиденной во сне, о дате своей смерти — второе декабря 1955 года. Четыре года назад, а не пять. Поездка в Лос-Анджелес, должно быть, была весной, а не в декабре — холмы зеленели распустившимися деревьями. Невозможно было установить связь между днем их поездки и тем, что Дэйзи называла теперь с большой буквы — День.

— Кроме того, — продолжала миссис Филдинг, — со дня на день может прийти весточка от одного из агентств по усыновлению, ты в списке уже достаточно времени. Возможно, тебе следовало обратиться к ним не в прошлом году, а пораньше, но переживать по этому поводу поздно. Лучше порадоваться тому, что в один из ближайших дней у тебя появится ребенок и ты будешь любить его так, словно это твое собственное дитя. Джим тоже полюбит его. Ты даже не понимаешь, какое счастье иметь рядом с собой такого человека, как Джим. Стоит мне только подумать, что вынуждены переживать женщины замужем…

«Конечно, ты имеешь в виду себя», — подумала Дэйзи.

— Ты очень, очень счастливая, Дэйзи.

— Да.

— Я думаю, главная беда в том, что тебе нечем заняться. Ты забросила за последнее время так много своих увлечений. Почему ты перестала заниматься русской литературой?

— Я никак не могла запомнить имена.

— А мозаика, которую ты делала…

— У меня нет таланта.

Словно для того, чтобы показать, что в доме хоть кто-то одарен от природы, Стелла, перемывавшая оставшиеся после завтрака тарелки, запела на кухне.

Миссис Филдинг поднялась и захлопнула дверь, не слишком стараясь ее придерживать.

— Тебе пора заняться какой-нибудь деятельностью. Той, которая полностью захватит тебя. Почему бы тебе не поехать со мной на ленч в Драматический клуб сегодня днем? Когда-нибудь ты даже могла бы попробовать сыграть в одной из наших пьес.