Противостояние

— Бобик, сдох! — разливая остатки чая по кружкам, философски заметил Иванов. — Ну и что будем делать? Ты, же понимаешь, что после того, что мы натворили, нас будут искать.

— Прекрасно понимаю. Надо переходить в какую-нибудь сотню, по-активнее. Чтобы поближе к баррикадам, там нас точно искать не будут, да и балаклавы там не принято снимать, так, что как-нибудь спрячемся.

— Да, но там можно нарваться на дубинки «Беркута». Отобьют все почки на фиг и что, потом делать? Ссать кровью?

— А, ты, что предлагаешь?

— Не знаю, может быть действительно перейти в другой отряд, но так чтобы поспокойней, а? Поговори с Борисом Иванежем, может он нас к себе возьмет?

— Можно и поговорить, — согласился Степан, тем более, что он сам и собирался так и сделать. — Вот только сомневаюсь, что для нас троих, что-нибудь найдется.

— Это, да, — кивнул головой, в знак согласия Иванов, — с нашим сотником, нас за трусов последних держат: ни разу еще не бились против мусоров. Революция закончиться, а мы так и останемся на задних рядах. Вот засветиться бы перед старшими командирами или другими сотниками, или найти спонсора и создать собственную сотню! А?

— Собственную сотню?! — удивленно, переспросил Левченко. — А, что так можно? Просто, взять и создать собственный отряд?

— Ну, не совсем так. Надо, чтобы на тебя обратили внимание, поставили на довольствие, чтобы люди к тебе захотели идти или чтобы приемные пункты, направляли добровольцев в твой отряд. А, что, может и правда замутим собственную сотню? Ты — парень боевой и башковитый, вон как лихо махешься! — Иванов, аж привстал от нетерпения. — Нам бы только проявить себя!

— Так, давай расскажем всем, как мы титушек отмудохали! Считай нас было трое, а их семеро или шестеро. Ну, в общем, больше чем нас!

— Ты, что?! — резко перешел на шепот Иванов. — Не смей никому об этом говорить.

— Почему? — Степан очень сильно удивился такой резкой реакции товарища. — Титушки, они же, это… враги!

— А, ты уверен, что титушки были настоящие?

— Не понял, — Левченко даже замотал головой в разные стороны, чтобы в ней хоть чуть-чуть прояснилось. — Как это: титушки не настоящие? А кто они тогда такие?

— Огонь революции надо постоянно поддерживать! — глубокомысленно изрек Иванов, чем совсем запутал Степана. — Иначе он погаснет или станет таким тихим, что перестанет обжигать человеческие судьбы и души.

— ЧЕГО?! Какие нах души? Упился, что ли совсем в конец?

— Такие души! Ты, что думаешь, стояло бы здесь столько людей, если бы их постоянно не разогревали разговорами о разных негодяях, которые только спят и видят, как бы их всех извести, — заплетающийся язык и отчаянная жестикуляция, говорили о том, что Иванов перебрал свою меру. — А, ты уверен, что те титушки, которые на нас напали пару часов назад не с Майдана? А никогда ты не задавался себе вопросом: почему каждый раз, когда народ «остывает», ему подкидывают новую кость — то журналистку изобьют, то активиста, какого-нибудь автоМайдана, то выступает перебежчик с той стороны, который каяться в своих грехах. Они нами мани….манипу….манипулируют!

— Кто, они?

— Ик! — все, что успел изречь Иванов, перед тем как упасть лицом на стол.

Степан задумчиво оглядел натюрморт на столе, виде двух товарищей, лежащих лицами в тарелках с салатом. Оставлять парней здесь не хотелось, а как дотащить до палатки одновременно двоих, он не знал. В голове стоял туман и гул — разведенный спирт, не самый лучший напиток для здоровья.