— Ты же знаешь, Иосиф, как больно это по ней ударило. Она Фёдора всё любит. Считает, что лучшего найти невозможно, а на худшего она не согласна. Они с Полиной одного поля ягоды.
— Кто такая Полина? Ты не рассказывала.
— Жена ординарца Фёдора. Такая же история почти, за исключением того, что он вроде жив, но в тюрьме.
— Я помню, мне рассказывали. Его, кажется, Павел зовут, да? Всё время рядом с Томом крутился, точно.
— Да, Павел. Кстати, я пожаловаться тебе хотела. Крёстный повёл себя совсем не как мужчина.
— Авель?
— Вот эта Полина обратилась к нему за помощью, а он так по-хамски себя повёл… Заманил к себе, домогаться стал. Она прибежала вся в слезах, шляпку Лизы у него оставила, впопыхах забыла, так бежала. То, что рассказала, — так это просто недопустимо! Стал руки распускать, требовать интима.
Коба даже не стал отвлекаться от ужина:
— Послушай, Надежда! Авель не из тех людей, которые вот так будут себя вести. Значит, повод дала, значит, он подумал, что она не против. Девушки с приличными намерениями в такое время в дом к одинокому грузину не приходят!
— Так ты знаешь?
— Не делай из меня идиота! Ты только что сказала — он заманил её к себе!
— Но я же не сказала, что именно домой…
— Сомневаться в порядочности Авеля Енукидзе не приходится! Она сама виновата, и мы это больше не обсуждаем! Шляпку вашу он вернёт.
Последнее было сказано тоном, не терпящим возражений, и Надя поняла, что субботний вечер — один из немногих вместе, безнадёжно испорчен.
Ключ провернул обильно смазанный замок камеры почти неслышно, и в створе двери показались фигуры вертухая и ещё двух дежурных.
— Черепанов, Щепнин, на выход с вещами!
— Ух ты, какой резвый! Жди пока соберу, у меня пожитков как у куркуля, а сидор-то[8] маловат!
Севан стал не спеша собирать пожитки:
— А я новую хату, кстати, не заказывал! Куда это ты собрался нас вести?