Приверженцы культа Плачущей жили скромно. Жрецы ходили в рубищах, ели пустые сухари и пили простую воду, проповедовали на проселочных дорогах и на улицах городов; иногда — основывали общины. Вокруг красноречивых жрецов быстро собирались ученики — обнищавшие, утратившие надежду и всякую другую веру мужчины и женщины, часто больные или увечные. Чуществовали такие общины на пожертвования, ютились в городских трущобах или брошенных деревнях в пригородах, и выглядели жалко.
Карелу они казались чумными нарывами на теле больной земли: как можно жить на чужие подачки, не желая самому себе добывать пропитание, он не понимал.
Но, когда следующим утром отряд проезжал между покосившихся домиков, сержант Горст — пройдоха и опытный ветеран, боявшийся лишь чумы, колдовства и лейтенанта — благочестиво склонил голову, а Клемент — угрюмый громила с пудовыми кулаками, не умевший даже читать, зато охочий до драк — тот и вовсе пустил непритворную слезу.
Знакомый старик-жрец, стоявший на крыльце ветхого домишки, проводил отряд тяжелым взглядом.
— Слыхал я, — сказал Марк, — на самом деле им столько золота тащат, что сундуки трещат и погреба у жрецов от снеди ломятся.
— Тише! — одернул его Карел, указав на Клемента, по счастью, все еще погруженного в свои мысли и не слышавшего крамолы.
— Что ж ты тогда жрецом не стал, раз у них медом мазано, а, Марк? — насмешливо спросил Юджин. — Раздевайся до исподнего и ступай проповедовать!
— Может и пойду, — хмыкнул Марк. — Когда пойму, отчего им в народе такой почет.
— Просто у каждого когда-то была мать, — сказал Карел.
Джанбер, обычно неразговорчивый, вдруг обернулся в седле:
— Верно замечено, — сказал он. — Это они ловко придумали.
От взгляда колдуна всякое желание разговаривать пропало; да Карел и не был большим охотником поболтать. В городах недолюбливали горцев за непохожесть, несговорчивый нрав, приверженность старым богам и традициям. Сослуживцы сторонились его; чтобы получить хотя бы их уважение, пришлось в прошлом выбить немало зубов.
Да, впрочем, все в их маленьком отряде, собранном приказом лейтенанта, были друг для друга чужаками. Если взглянуть с такой стороны — чужеземец Джанбер, неведомо как оказавшийся на службе короля Эймеса и получивший дворянство, выглядел подходящим предводителем.
Город и деревня общины Плачущей остались позади.
Как слышал Карел от сержанта, на подъезде к топям их отряд должен был встретиться с тремя другими колдунами; но где и когда — о том знал только Джанбер.
Они медленно ехали по пустой, кое-где поросшей травой дороге между незасеянных полей и чахлых перелесков. Сизые облака нависали над землей, едва не задевая верхушки елей, но дождя все не было. Стояла тяжелая, сырая духота.
«В таких местах, да в такую хмарь, — подумал Карел, — и чумных големов не надо, чтоб сгинуть. Сам себе веревку на шею закинешь или с камнем за пазухой в воду пойдешь — и все».
В следующем перелеске колдун вдруг свернул в сторону с дороги.
— За мной. — Джанбер спешился и повел коня между елок. — Не отставайте!
Другие лошади не хотели идти, упирались и брыкались, так что это было не так-то просто. До топей оставалось рукой подать: сапоги по голенища тонули в густом мху.