Родина под угрозой,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет! Говорить с этим америкосом по-хорошему бесполезно! Нужно допросить куда более жестоко! Например, с помощью пылающей головни, в рожу.

Дарья испугано произнесла:

— Ты что будешь его пытать!

— Вот именно! — Злобно рявкнул мальчишка. — Они ведь с нашим братом не церемонятся. Сейчас распалим костер и начнем.

Дарья схватила Василия за плечи:

— И ты что будешь вот так жечь, живого человека в лицо огнем. Пытать военнопленного, словно средневековый инквизитор.

Мальчишка оттолкнул девчонку:

— Я буду пытать не человека, злобного фашиста. Или даже еще хуже, наемника фашистов, ублюдка из числа вчерашних, неверных друзей. И с ними церемониться мне не с руки!

Дарья робко предложила:

— А может отправить его к партизанам, или подпольщикам. Пускай они его допросят по всем правилам?

Васька без колебаний возразил:

— Нет! Это не выход! Да и как мы его поволочем. На себе что ли? У нас остается только один выбор, выжать из него все сведения, а потом…. Ликвидировать!

Дарья умоляюще спросила Ваську:

— И ты хладнокровно убьешь пленного?

Мальчик решительно заявил:

— Да я убью! Во имя всех убиенных и искалеченных фашизмом! И мое намерение твердое как скала!

Киссинджер знал русский язык. Он понимал, что измученный, быстрый как чертенок мальчишка не шутит, и что надо спасать свою шкуру. Но вот как? Ведь, связали его так умело, что при всех навыках освободиться, никак не получалось. Значит нужно обмануть детей. Ведь это все-таки дети. И Киссинджер запел по-русски:

Вставай проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный, На смертный бой идти готов!

Американец исполнял всем известный Интернационал, причем это достаточно благозвучно. Васька даже немного окосел:

— Ого! Да что? Вроде наш!

Киссинджер воскликнул: