Действительно ли было так необходимо, к примеру, резко либерализовать законы о разводе в 1960-е? Не уверен, что так считают дети, жизнь которых пошатнулась из-за гипотетической свободы, которую представляла такая попытка освобождения. За стенами, мудро построенными нашими предками, маячат ужас и террор. А мы эти стены разрушаем на свою беду. Мы бессознательно скользим по тонкому льду, под которым скрыты глубокие холодные воды, где притаились невообразимые чудовища. Я вижу, что сегодняшние родители так запутаны своими детьми, не в последнюю очередь потому, что считаются проводниками гипотетической социальной тирании. Одновременно им отказывают в роли благожелательных и необходимых посредников дисциплины, порядка и условностей. Родители словно неловко прячутся в тени подросткового духа 1960-х, десятилетия, избыточность которого привела к всеобщему осуждению взрослости, бездумному неверию в существование компетентной силы и к неспособности различать хаос незрелости и ответственную свободу. Это увеличило родительскую чувствительность к короткому эмоциональному страданию детей. При этом возрос родительский страх навредить детям до болезненной, вредной степени. Вы можете возразить: лучше так, чем наоборот. Но катастрофы проглядывают из-за любой моральной крайности.
Постыдный дикарь
Говорят, что каждый человек — сознательный или бессознательный последователь какого-то влиятельного философа. Убеждение, что дети по природе своей обладают незапятнанным духом, который портят только культура и общество, во многом позаимствовано у философа XVIII века Жан-Жака Руссо, жившего во французской Женеве82. Руссо горячо верил в разрушительное влияние человеческого общества и частной собственности. Он утверждал, что не было ничего более нежного и чудесного, чем человек в доциви-лизованном состоянии. В точности в то же самое время, отмечая свою неспособность к роли отца, он милостиво оставил пятерых своих родных детей на попечение сиротских приютов.
Благородный дикарь, описанный Руссо, тем не менее был идеалом. Это была абстракция, архетипичная и религиозная, а не существо из плоти и крови, как сам Руссо предполагал. Мифологически совершенный Божественный ребенок постоянно наполняет наше воображение. Это потенциал юности, новорожденный герой, невинно пострадавший, давно потерянный сын законного короля. Это намек на бессмертие, который сопровождает наши самые ранние переживания. Это Адам, совершенный человек, гуляющий рука об руку с Богом в райском саду до грехопадения. Но человеческие создания столь же злы, сколь добры, и тьма, которая всегда живет в наших душах, сопровождает нас и в юные годы. В целом люди с возрастом скорее улучшаются, чем ухудшаются, становятся добрее, добросовестнее, эмоционально стабильнее, по мере того как делаются зрелыми83. Открытая и зачастую ужасающе активная травля, как на школьном дворе84, редко проявляется во взрослом обществе. Темный и анархичный «Повелитель мух» Уильяма Голдинга стал классикой неспроста.
Существует множество прямых доказательств того, что ужасы человеческого поведения нельзя с легкостью списать на историю и общество. В самой болезненной форме это было обнаружено, наверное, приматологом Джейн Гудолл. В 1974 году она заметила, что ее любимые шимпанзе способны и даже полны желания убивать друг друга (если использовать терминологию, подходящую для людей)85. В силу их шокирующей природы и огромного антропологического значения, она хранила свои наблюдения в секрете на протяжении долгих лет. Гудолл опасалась, что ее контакт с животными привел их к демонстрации неестественного поведения. Даже когда она опубликовала свою точку зрения, многие отказывались верить. Вскоре стало очевидно, что то, что она наблюдала, не было редкостью.
Грубо говоря, шимпанзе ведут межплеменную войну, причем с почти невообразимой жестокостью. Типичный взрослый шимпанзе, несмотря на свои более скромные размеры, минимум в два раза сильнее сопоставимого с ним человека86. Гудолл не без ужаса сообщила о склонности шимпанзе, которых она изучала, разрывать прочный стальной кабель87. Шимпанзе могут буквально разорвать на куски даже друг друга, и они это делают. Невозможно винить в этом человеческие общества и их сложные технологии88. «Часто, когда я просыпалась ночью, — писала исследовательница, — в памяти вставали ужасающие картины: Сатана (шимпанзе, за которым долго велись наблюдения) пьет кровь, хлещущую из огромной раны на лице Сниффа. Он держит голову Сниффа за подбородок, словно это кубок... Джомео отрывает полоску кожи с бедра Де; Фиган, атакующий и бьющий, снова и снова, поверженное, дрожащее тело Голиафа, одного из героев его детства»89. Маленькие банды подростков-шимпанзе, в основном мужского пола, бродят по границам своей территории. Они встречают чужаков (а это и те шимпанзе, которых они когда-то знали, которые откололись от чрезмерно разросшейся группы) и, если они численно превосходят встреченных, банда обрушивается на чужаков и безжалостно их уничтожает. Не то чтобы у шимпанзе было сильно развито сверх-я, и разумно помнить, что человеческая способность к самоконтролю тоже может быть переоценена. Внимательное чтение шокирующей, ужасающей книги Айрис Чан «Изнасилование Нанкина: забытый Холокост Второй мировой войны»90 описывает жестокую казнь, которой подвергли китайский город вторгшиеся в него японцы. Такое чтение сломает даже самого упрямого романтика. Что уж говорить про Отряд-731, тайную японскую организацию по исследованию биологических способов ведения войны. Читайте об этом на свой страх и риск. Вас предупреждали.
Охотники и собиратели, несмотря на свою общинную жизнь и локализованную культуру, гораздо больше склонны к убийствам, чем жители индустриальных городов. Ежегодная статистика по убийствам в современной Великобритании регистрирует один случай на сто тысяч населения91. В США таких случаев в четыре-пять раз больше, а в Гондурасе — в 90 раз. Там количество убийств рекордное для современных стран. Но свидетельства однозначно говорят о том, что со временем, с укрупнением и развитием организации обществ, люди стали скорее более мирными, чем более воинственными. У африканских бушменов канг, романтизированных в 1950-е годы Элизабет Маршалл Томас, называвшей их «безвредными людьми»92, совершалось 40 убийств на сто тысяч человек, но это количество снизилось более чем на 30 %, когда они стали подчиняться государственным властям93. Это очень назидательный пример того, как сложные социальные структуры служат снижению, а не обострению людской склонности к насилию. Согласно ежегодной статистике, 300 убийств на сто тысяч человек происходит у яномамо из Бразилии, известных своей агрессией, но эти цифры не максимальны. Обитатели Папуа — Новой Гвинеи убивают друг друга в количестве от 140 до 1000 людей на сто тысяч населения94. А рекорд, похоже, принадлежит като, туземному народу Калифорнии: 1450 человек из ста тысяч встретили насильственную смерть в 1840-е годы95.
Поскольку дети, как и другие люди, не только хорошие, их нельзя просто предоставлять самим себе. Без влияния общества они не могут расцвести и превратиться в совершенство. Даже собакам требуется социализация, чтобы они могли стать приемлемыми членами стаи, а дети куда сложнее собак. Это значит, что они скорее всего полностью собьются с пути, если их не обучать, не дисциплинировать и не подбадривать должным образом. Это значит, что связывать все людские насильственные тенденции с патологиями социальной структуры неправильно. Все ровно наоборот. Процесс социализации предотвращает много зла и активно способствует добру.
Детей нужно формировать и просвещать, иначе они не будут процветать. Этот факт ярко отображается в их поведении: они отчаянно жаждут внимания и от своих сверстников, и от взрослых, поскольку такое внимание, которое делает их эффективными и искушенными коллективными игроками, жизненно важно.
Детям так же или даже еще больше вредит отсутствие пристального внимания, как и дурное обращение, психическое или физическое. Это вред от упущения, а не от допущения, но от этого он не становится менее тяжелым и продолжительным. Детям причиняется вред, когда их «милосердные» невнимательные родители не способны сделать их самих внимательными и наблюдательными, не могут пробудить их и оставляют в бессознательном, неопределенном состоянии. Детям причиняется вред, когда те, кто уполномочены ухаживать за ними, боятся любого конфликта и расстройства и не осмеливаются их исправлять, оставляя без руководства. Я могу узнать таких детей на улице. Они рассеянные, несфокусированные и неопределенные. Они свинцовые и блеклые, а не золотые и сияющие. Они как нераспакованные коробки, обернутые в вечное ожидание. Таких детей хронически игнорируют сверстники, потому что от игры с ними никакого удовольствия. Взрослые склонны демонстрировать такое же отношение хотя, если их прижать, они будут это отрицать.
Когда в начале своей карьеры я работал в детских садах, мальчики и девочки, росшие в пренебрежении, отчаянно тянулись ко мне в своей неловкой, невнятной манере, не чувствуя дистанции, не умея сосредоточиться на игре. Они плюхались мне на колени, вне зависимости от того, чем я занимался, неумолимо ведомые мощным желанием привлечь внимание взрослого — необходимый катализатор для дальнейшего развития. Было очень сложно не реагировать на таких детей и на их слишком затянувшийся инфантилизм с раздражением или даже с отвращением, сложно в буквальном смысле не отталкивать их, хоть я им и очень сочувствовал, и прекрасно понимал, в каком они трудном положении. Думаю, такая реакция, жесткая и ужасная, была практически универсальным внутренним предупредительным сигналом, обозначающим опасность установления отношений с плохо социализированным ребенком. Сигнал говорил об опасности быстрой и неподобающей зависимости, за которую должен быть ответственен родитель, и огромной потребности во времени и ресурсах, которую повлечет за собой развитие этой зависимости. Столкнувшись с такой ситуацией, потенциально дружелюбные сверстники и заинтересованные взрослые склонны переключаться на взаимодействие с другими детьми, при котором соотношение затрат и выгод, грубо говоря, будет гораздо ниже.
Родитель или друг
Пренебрежение и дурное обращение — это неотъемлемая часть плохо структурированного или напрочь отсутствующего дисциплинарного подхода, которая может быть обусловлена явными, сознательными (ошибочными) родительскими мотивами. Но куда чаще современные родители просто парализованы страхом, что они перестанут нравиться своим детям, или даже что те перестанут их любить, если наказать их по какой-либо причине. Превыше всего они ставят дружбу ребенка и готовы пожертвовать уважением, чтобы ее заполучить. Это нехорошо. У ребенка будет много друзей, но только двое родителей (если они вообще у него есть), и родители — это больше, а не меньше, чем друзья. У друзей весьма ограниченный авторитет, чтобы делать замечания. Соответственно, каждому родителю нужно научиться стерпеть мгновенный гнев или даже ненависть от своих детей в ответ на родительские поучения, ведь способность детей задумываться и заботиться о долгосрочных последствиях очень ограниченна.
Родители — это властители общества. Они учат детей вести себя так, чтобы другие люди могли взаимодействовать с ними разумно и продуктивно. Дисциплинировать ребенка — значит проявить ответственность. Это не гнев и не дурное обращение. Это не месть за проступок. Это осторожная комбинация милосердия и долгосрочной рассудительности.
Должная дисциплина требует усилия, она, в сущности, синонимична усилию. Трудно уделять детям пристальное внимание. Трудно выяснить, что неправильно, а что верно, и почему. Трудно сформулировать справедливые и основанные на сочувствии стратегии дисциплины и обсудить их применение с другими людьми, глубоко вовлеченными в уход за ребенком. Из-за этого сочетания ответственности и сложности установка, согласно которой любые ограничения, накладываемые на детей, разрушительны, пагубна. Если принять ее как должное, то родители, которые способны на большее, могут забыть о своем долге и просто выступать как агенты инкультурации, делая вид, будто так хорошо для детей. Но это глубокий и пагубный самообман. Это лень, жестокость, это непростительно. И это еще далеко не все.
Мы полагаем, что правила будут неизбежно подавлять безграничную внутреннюю креативность наших детей, даже несмотря на то, что научная литература ясно говорит, что, во-первых, безграничная креативность шокирующе редка96 и, во-вторых, что строгие ограничения скорее упрощают, чем подавляют творческие достижения97. Вера в то, что правила и структуры по природе своей деструктивны, зачастую соединяется с идеей, согласно которой дети сами сделают правильный выбор, когда спать и что есть, если просто позволить их истинной природе проявить себя. Но это такое же беспочвенное допущение. С детей станется жить на хот-догах, куриных ножках и фруктовых конфетах, если это привлечет к ним внимание, обеспечит силой или защитит от необходимости пробовать что-то новое. Вместо того чтобы мудро и спокойно отправиться в постель, дети будут бороться со сном, пока их не срубит усталость. Кроме того, они стремятся провоцировать взрослых, исследуя сложные границы социальной среды, — совсем как юные шимпанзе, достающие взрослых в своей Труппе98. Наблюдение за тем, к чему приводят поддразнивания и насмешки, позволяет и шимпанзе, и детям нащупывать границы того, что в противном случае было бы слишком неупорядоченной и пугающей свободой. Такие границы, когда они обнаружены, обеспечивают уверенность, даже если их выявление приводит к мгновенному разочарованию и расстройству.
Помню, как привел дочку на игровую площадку. Ей тогда было года два. Она играла на брусьях, наполовину висела в воздухе. Особо склонный к провокациям монстр примерно того же возраста стоял над ней, на тех же брусьях, за которые она хваталась. Я видел, как он движется к ней навстречу. Наши глаза встретились. Он медленно, нарочно наступал на ее руки с нарастающей силой снова и снова, глядя на меня свысока. Он точно знал, что делает. «Выкуси, папаша!» — вот какая у него была философия. Он уже решил для себя, что взрослые презренны и что им можно спокойно бросить вызов. Самое плохое, что и ему предначертано стать таким же. Родители уготовили ему печальное будущее. К его великому удивлению и к его же пользе я снял его с брусьев и швырнул с девятиметровой высоты.
Нет, я так не поступил. Я просто отвел дочку в другое место. Но для него было бы лучше, если бы я это сделал.
Представьте себе малыша, раз за разом бьющего свою маму по лицу. Зачем ему это делать? Глупый вопрос, непростительно наивный. Ответ очевиден — чтобы чувствовать превосходство над матерью, чтобы посмотреть, сойдет ли ему это с рук. В насилии, в конце концов, нет ничего загадочного. Мир — вот что загадочно. Насилие существует по умолчанию, все просто. А вот мир — это сложно: ему нужно учиться, его нужно прививать, его надо заслужить.
(Человек часто задает простые вопросы о физиологии. Почему люди принимают наркотики? Тут тоже нет никакой тайны. Удивительно, почему они не принимают их постоянно. Почему люди страдают от тревожности? И опять никакой загадки. Как люди вообще могут быть спокойны? Вот что удивляет. Мы хрупки, мы смертны. Миллион ситуаций может выйти из-под контроля, по миллиону разных причин. Мы должны с ног до головы трепетать от ужаса каждую секунду. Но мы так не делаем. То же самое можно сказать про депрессию, лень и преступность.)
ebooksa