Если ты вспомнишь свою историю, нацисты явились с «окончательным решением» еврейской проблемы... Убей их всех. Если ты еще не понял, я говорю: «УБЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО». Никто не должен выжить.
Для таких личностей мир недостаточен и полон зла, так к черту все!
Что происходит, когда некто начинает думать подобным образом? К этому вопросу обращена великая немецкая драма «Фауст» Иоганна Вольфганга фон Гёте. Главный герой, ученый по имени Генрих Фауст, продает свою бессмертную душу дьяволу, Мефистофелю. Взамен он получает все, чего бы ни захотел, пока живет на земле. В пьесе Гёте Мефистофель — вечный враг Бытия. У него есть кредо109:
Я отрицаю все — и в этом суть моя.
Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться, Годна вся эта дрянь, что на земле живет.
Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться! Короче, всё, что злом ваш брат зовет, — Стремленье разрушать, дела и мысли злые, Вот это всё — моя стихия.
Гёте считал эту ненависть чрезвычайно важной. Для него она была ключом к человеческой мстительности и деструктивности, и поэтому он заставил Мефистофеля сказать то же самое снова, только немного иначе, во второй части драмы, написанной много лет спустя110.
Люди часто думают на манер Мефистофеля, хоть и редко действуют в соответствии со своими мыслями так жестоко, как массовые убийцы в школах, колледжах или кинотеатре. Когда мы переживаем несправедливость, настоящую или воображаемую, когда сталкиваемся с трагедией или становимся жертвой чужих махинаций, испытываем ужас и боль нашей собственной, на первый взгляд случайной ограниченности, искушение поставить под вопрос и проклясть само Бытие предательски поднимается из тьмы. Почему невинные люди должны так ужасно страдать? Что это за жуткая планета?
Жизнь на самом деле очень тяжела. Каждый обречен на боль и приговорен к разрушению. Иногда страдание определенно является результатом личной вины, например, следствием добровольной слепоты, дурных решений или злобы. В таких случаях, когда кажется, что человек вызвал страдание самостоятельно, оно может даже показаться справедливым. Вы можете заключить, что люди получают то, чего заслуживают. Слабое утешение, даже если это правда. Порой если бы страдающие изменили свое поведение, их жизнь была бы менее трагичной. Но человеческий контроль ограничен. Подверженность отчаянию, болезни, старению и смерти универсальна. В конце концов, не мы сделали себя настолько хрупкими. Тогда чья же это вина?
Люди, которые тяжело болеют сами, или (еще хуже) у которых болеет ребенок, неизбежно задаются этим вопросом — неважно, религиозны они или нет. Задают его и те, кто застрял между шестеренками гигантской бюрократической машины — кто страдает от налоговой проверки, вынужден бесконечно судиться или проходит через развод. И ведь не только очевидно страдающих людей мучает потребность винить кого-то или что-то в невыносимости своего Бытия. Даже Лев Толстой на вершине своей славы, влиятельности и творческого могущества начал сомневаться в ценности человеческого существования111. Он размышлял так:
Положение мое было ужасно. Я знал, что я ничего не найду на пути разумного знания, кроме отрицания жизни, а там в вере -ничего, кроме отрицания разума, которое еще невозможнее, чем отрицание жизни. По разумному знанию выходило так, что жизнь есть зло, и люди знают это, от людей зависит не жить, а они жили и живут, и сам я жил, хотя и знал уже давно то, что жизнь бессмысленна и есть зло.
После многочисленных усилий Толстой смог определить только четыре способа уйти от таких мыслей. Первый — вернуться к детскому невежеству, незнанию о проблеме. Второй — преследовать бессмысленное удовольствие. Третий — «понимая зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть ее, зная вперед, что ничего из нее выйти не может». Он идентифицировал эту особую форму бегства со слабостью: «Люди этого разбора знают, что смерть лучше жизни, но, не имея сил поступить разумно — поскорее кончить обман и убить себя, чего-то как будто ждут...»
Только четвертый выход требовал «силы и энергии». Он состоял в том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить ее.
Так поступают редкие сильные и последовательные люди. Поняв всю глупость шутки, какая над ними сыграна, и поняв, что блага умерших паче благ живых и что лучше всего не быть, так и поступают и кончают сразу эту глупую шутку, благо есть средства: петля на шею, вода, нож, чтоб им проткнуть сердце, поезды на железных дорогах.
Толстой был недостаточно пессимистичен. Одна только глупая шутка, которую над нами разыгрывают, не мотивирует к суициду. Она мотивирует к убийству — массовому убийству, за которым часто следует самоубийство. Это гораздо более эффективный экзистенциальный протест. Каким бы невероятным это ни казалось, к июню 2016 года в США за 1260 дней была совершена тысяча массовых убийств (согласно определению, массовым убийство считается, когда четыре или более человек, исключая стрелка, убиты в ходе одного случая)112. Это значит, по одному такому событию каждые пять из шести дней на протяжении трех лет. Все говорят: «Мы не понимаем». Но разве мы можем так притворяться? Толстой больше столетия тому назад понимал. Древние авторы библейской истории о Каине и Авеле тоже понимали — больше двадцати веков назад. Они описывали убийство как первое событие в истории после Эдема, и это было не просто убийство, а братоубийство — убийство не только невинного, но и идеального, хорошего человека, убийство, совершенное сознательно, чтобы позлить создателя Вселенной. Сегодняшние убийцы говорят нам то же самое, только своими словами. Кто же наконец осмелится сказать, что в сердцевине яблока у нас червяк? Впрочем, мы все равно не станем это слушать, ведь правда режет по живому. Даже прославленный русский писатель с его глубочайшим умом не находил выхода. Как же мы, остальные, справимся, если человек масштаба Толстого признал поражение? Долгие годы он сам от себя прятал оружие и не решался взять в руки веревку, чтобы не повеситься. Как может пробужденный человек не возмущаться миром?
Месть или перемена
Религиозный человек может сотрясать кулаками в отчаянии от кажущейся Божьей несправедливости и слепоты. Даже сам Христос чувствовал себя оставленным перед крестом, по крайней мере так говорится в Писании. Личность, более склонная к агностицизму или атеизму, винит судьбу или горько размышляет о том, как жестока удача. А кто-то разрывается на части, выискивая недостатки своего характера, что кроются за всеми страданиями и проблемами. Но все это вариации на одну и ту же тему. Название проблемы меняется, но психология остается неизменной. Почему? Почему в мире так много страданий и жестокости?
Что ж, возможно, это действительно деяние Бога или вина слепой, бессмысленной судьбы, если вы склонны мыслить в таком ключе. Кажется, есть все основания думать именно так. Но что же происходит, если вы принимаете подобную точку зрения? Массовые убийцы верят, что страдание, связанное с существованием, оправдывает осуждение и месть. Это четко обозначили мальчики из школы «Колумбайн»113:
Я скорее умру, чем предам собственные мысли. Прежде чем я покину это никчемное место, я убью каждого, кого считаю непригодным ни для чего, особенно для жизни. Если вы обоссали меня в прошлом, вы умрете, если я вас увижу. Можете обей рать других, и вас пронесет, но только не меня. Я не забываю людей, которые мне навредили.
Один из самых мстительных убийц XX века, ужасный Карл Панцрам, был изнасилован, подвергся жестокому обращению и предательству в учреждении Миннесоты, ответственном за его «реабилитацию», когда он был несовершеннолетним правонарушителем. Он явил себя, взбешенный сверх меры, как взломщик, поджигатель, насильник и серийный убийца. Он осознанно и постоянно стремился к разрушению, даже когда следил за долларовой стоимостью собственности, которую сжигал. Он начал с ненависти к людям, которые причинили ему боль. Его обида росла, пока его ненависть не охватила все человечество, и только тогда он остановился. Его деструктивность в определенной фундаментальной форме была направлена и на самого Бога. Никак иначе это и не выразишь. Панцрам насиловал, убивал и сжигал, чтобы выразить свое возмущение Бытием. Он действовал так, будто кто-то был за это в ответе.
ebooksa