Выжженные мечты
ОН ПРОСТО ИГРАЛ со мной. В глазах у меня потемнело от гнева, на щеках проступили красные пятна, и даже дыхание стало прерывистым. Наверное, нужно было вырвать телефон из рук Сергея, прочитать все, что было написано в этой проклятой беседе, вникнуть в каждую букву, но меня охватила такая ярость, что я перестала нормально соображать.
– Это его доказательство, что он тебя почти завалил. Но, так понимаю, этого не было, да, Даша? – поинтересовался Сергей с полуулыбкой.
– Не было, – почти прорычала я.
– Бедная моя, не переживай. – Он попытался обнять меня, но я его оттолкнула:
– Не трогай меня!
– Дашенька, я понимаю, тебе больно. Но лучше горькая правда, чем сладкая….
Не слушая его, я вскочила с лавки с намерением подойти к Матвееву и выяснить с ним отношения раз и навсегда. Но Сергей поймал меня за руку.
– Стой, Даша! Сначала придумай план, как отомстить!
– Какой еще план? – прошипела я. План у меня был один – подойти и устроить Матвееву Варфоломеевскую ночь.
– Успокойся, Дашенька. Остынь. Надо действовать логически. У меня есть предложение! Давай прикинемся, что мы пара. Я пойду с тобой. Матвеев будет ревновать. Поймет, что у тебя может кто-то быть, кроме него.
– Лучше прикинься деревом. И отпусти меня. – Я выдернула руку из его цепких пальцев.
– Дура ты, – усмехнулся он. – Я тебе помочь хотел.
А я шла вперед и больше не оглядывалась на него. Перед глазами была лишь одна сцена – я замахиваюсь и даю Матвееву звонкую болезненную пощечину. За то, что обидел меня. За то, что унизил. За то, что решил, что вправе на меня спорить. За то, что предал наше детство.
Однако, когда я увидела Даню, стоявшего рядом с Юлей и друзьями, во мне что-то надломилось. И я замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Они положили друг другу руки на плечи и с улыбками на лицах встречали рассвет, пусть почти уже догоревший. Первый официальный в жизни взрослый рассвет. Ребята смотрели в небо так тепло, будто оно им улыбалось. А какая-то девчонка в вечернем платье вдруг заплакала и обняла подругу. И парни дружно переглянулись – так, словно им была известна какая-то тайна, одна на всех. Идиллия выпускников.
Спокойствие – последнее перед суетой поступления. Необъятное небо, бледно-розовая вода и светлая грусть по прежней жизни и детству.
– Народ, а давайте пообещаем друг другу, что встретимся здесь в этот же день на следующий год? – вдруг предложил кто-то.
Под моей ногой едва слышно треснула какая-то тонкая сухая веточка. И я поняла, что никуда не пойду. Что не разрушу эту и без того ускользающую идиллию. Что не стану устраивать сцену при всех. Что не буду выставлять себя идиоткой при его друзьях. Что не стану говорить при его девушке – не любимой, но, черт возьми, официальной, что мы целовались и что от его ласковых губ мое тело горело нежным жаром, а в голове взрывалось небо за небом. Что не переломлю свою гордость, как веточку, на которую наступила. Уйду.
Юля вдруг заметила меня и улыбнулась – широко и неприятно. Я, делая вид, что все в порядке, показала ей средний палец, развернулась и скрылась за сиренью. Последнее, что я слышала, был звонок на телефон Клоуна – я отлично знала мелодию, которая стояла на нем.
– Саш, мне машина нужна срочно! – донеслось до меня.