Тут уж смеялись все. Только обозленный Лисандр после бурных приветствий все же поймал юного неслуха за шиворот и оттащил за угол, за баню. Вернулись они через три минуты, вполне мирно. Только слегка притихший Шон потирал красное ухо и прятал его в воротник.
Три часа спустя мы все сидели в комнате и пили чай с гостинцами от Ваяны. Дети накинулись на сдобные пироги и пряники так, что за уши не оттащить, а я сегодня не стала их одергивать. Зиму мы не голодали, это верно. Но и разносолами не баловались. А тем более сладкими пирогами.
Мед остался только для лечения, как и сухая малина, а остальное, перетертое в муку с помощью каменных жерновов, я регулярно добавляла в хлеб, в похлебку, к мясу, да везде. Для сытости, объема и витаминов. Сушеная ягода без сахара — та еще кислятина, так что вполне заменяла нам приправы и соусы.
Вот и сейчас малышня на сдобу налегала, а мужчинам я поставила на стол кашу с мясной подливой. Интересно было наблюдать, как гости оглядываются, с каким любопытством и постепенно просыпающимся уважением оценивают порядок в доме, аккуратно выметенный пол, побеленную печь, мои кривоватые, но чистые и выстроенные на полке самодельные глиняные горшки…
— Я смотрю, веда, зачахнуть в дикости ты ни моему внуку не дала, ни деткам своим, — одобрительно прогудел старый князь. — Словно и не была когда-то изнеженной пансионеркой, которая носик морщит, если мимо на улице крестьянин пройдет, — дескать, простым духом пахнет.
— Да я и не была такой никогда, — пожала плечами. Проверяет меня, что ли? Вот старый умник, вроде комплимент делает, а с подковыркой. — Кто вам про таких пансионерок рассказал? В заведении мадам Лашенталь белоручек не воспитывают, знаете ли. В жизни женщины может случиться всякое. И в богатстве, и в бедности надо уметь себя содержать в достоинстве, это первым делом объясняют в хорошем пансионе, с первого курса. Ну а уважать людей независимо от сословия меня жизнь научила.
Главное, не солгала ведь ни словом. И в моей первой жизни наши классные дамы об этом постоянно твердили, и здешняя Бераника о таком от своих наставниц не раз слышала. А остальному-то да… жизнь научила.
Мокрый медвежий нос поддел меня под локоть, и я, даже не глядя, привычным жестом положила ладонь на широкий меховой лоб, чуть провела пальцами между ушей. И так спокойно стало, что сама почувствовала, как губы расползаются в улыбке. Мне с ним всегда хорошо, медведь он, человек… без разницы.
Кто бы мог подумать, что моя внезапная, как в прорубь с разбега, любовь нальется плотью и объемом тогда, когда у нас с Вежем не будет даже возможности поговорить по-человечески. Не говоря уже о большем… Что можно научиться читать друг друга по малейшему выражению глаз, по движениям, по дрожанию эфира. Сердцем чувствовать и узнавать друг друга.
Веж вот, например, уже медведем узнал, как я люблю вечерами стоять на крыльце и смотреть на колючие звезды в морозном небе. И что мороженая клюква для меня лучшее лакомство. И что иногда, если выдался трудный день, мне надо тихонько поплакать, когда никто-никто не видит. Ну, кроме него… Он всегда появлялся именно в тот момент, когда нужда в одиночестве пропадала и мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь на свете меня обнял и просто посидел рядом.
А я поняла, что засыпается мне слаще и спокойнее всего, когда опущенная с лавки рука путается в густой шубе и чувствует его живое тепло. А еще узнала, что любимый мой упрям, как еще ни один осел в моей жизни упрям не был. И что спорить с ним совершенно бесполезно, но можно сделать жалобное лицо, устало опустить руки, и тогда большой и неуклюжий мишка сначала оббурчит меня с головы до ног недовольным голосом, а потом вздохнет и станет искать компромисс.
Мы эту зиму прожили как муж с женой больше, чем если бы просто спали вместе. И сейчас его поддержка мне была нужна как никогда.
— Бераника — медвежье счастье, — сказал вдруг старый князь, и я вздрогнула, очнувшись от своих мыслей.
— Что? — за столом даже детские шепотки стихли, все смотрели на князя, ожидая пояснения.
— Имя твое. С древневеды переводится как «медвежье счастье».
Глава 45
В моем старом мире, на Земле, эта ночь называлась по-разному. Вальпургиева ночь, Бельтайн, а у древних славян — ночь перед Живиным днем, ночь костров.
С тридцатого апреля на первое мая.
Здесь эта дата тоже была отмечена местными поверьями. Храмовые праздники с земными не совпадали — здесь Спаситель родился в другой день и Новый год отмечали не зимой, а в первый день весны.
Ну а ночь перед первым майским днем считалась ведовской. Когда сила веды полнее всего, когда природа уже проснулась, но еще полна нерастраченных сил. Когда пращуры подходят ближе всего к явному миру, чтобы посмотреть на потомков — все ли в порядке? Не нужна ли помощь?