– Тогда мне будет с кем подраться, – довольно оскалил клыки Брун. – Ладно, оставим его. Пусть себе спит.
Эльза подошла ближе, присела возле широкой морды. Черные пористые ноздри расширились и снова выдохнули. Зеленая круглая бирка в ухе качнулась.
– Мне кажется, ты больше, – прошептала она. – И темнее.
Осторожно погладив холку, выпрямилась.
– И на ощупь другой, жестче.
– Пойдем, – Брун потянул ее из комнаты, закрыл за ними дверь, толкнул соседнюю и с видом победителя посмотрел на Эльзу.
– Фортепиано! – воскликнула она, подбежала к инструменту, укрытому белой вязаной салфеткой. Открыв крышку, провела пальцами по клавишам, взяла аккорд, прислушиваясь к звучанию.
– Это был мой любимый повод для издевок над Марушем, – сказал Брун, облокачиваясь на косяк. – Его мать человечка. Все пыталась облагородить сына.
Стремительная радостная трель вспорхнула из-под пальцев Эльзы, словно стая синичек.
– Брун, а он не проснется, если я буду приходить и играть иногда?
– Зачем приходить? – пожал плечами Брун. – Давай его себе заберем. Маруш только рад будет. Он кроме гамм ничего не освоил.
Брун подошел к пианино, опустив крышку, толкнул его плечом, и оно медленно покатилось по дощатому полу.
– Было бы проще, если бы ты играла на скрипке, – прокряхтел он, осторожно спуская его по ступенькам. – Или, допустим, флейте. Гитара тоже хороший инструмент, – вспомнил он, приподнимая фортепиано за один край и ставя его в багажник «Тахо». – Не закроется, – оценил он его высоту. – Сейчас привяжу, чтобы не вывалилось.
Брун поставил фортепиано в гостиной, принес из кухни стул, а сам улегся на диван с журналом. Но вскоре отложил его на пол. Эльза переоделась в его белую рубашку, будто нарочно не застегнув верхние пуговицы. Ткань просвечивала на фоне окна, не скрывая черное белье. Отросшие волосы отдавали рыжиной. От тени ресниц глаза Эльзы стали еще выразительнее, нежные губы приоткрылись. Она все же проигнорировала предложенные тапочки и теперь нажимала педаль босой ногой.
То ли от крохотных ноготков, выкрашенных в тот же розовый цвет, что и когти Бальтазара, то ли от пронзительной мелодии, вылетающей из-под тонких пальцев, сердце Бруна защемило от тоски, забилось чаще.
– Это ведь та песня, – хрипло сказал Брун, – наша.
Музыка вдруг оборвалась на высокой ноте, Эльза повернулась к нему. В теплых карих глазах отразилось пламя, пляшущее в камине, и Брун приподнялся, сел, не сводя с нее глаз. Напряжение, повисшее между ними, задрожало, как горячий воздух над огнем. Эльза встала со стула, подошла. Полено в камине треснуло, искры взмыли вверх фонтаном, но они все так же не отрывали взгляды друг от друга.
Эльза медленно села на него, лицом к лицу, разведя бедра. Пальцы погладили колючую щеку, прошлись по шее, расстегнули пуговицу на рубахе. Ногти легонько царапнули грудь, запутались в жестких волосах. Большие горячие ладони осторожно легли ей на талию.
Она наклонилась к нему, но тут же отшатнулась, тронула кончиком языка заострившиеся клыки.
– Брун, я… Я не могу… – прошептала она, ее губы обиженно изогнулись.